Лекция Историография как научная дисциплина Лекция Исторические знания в Древней Руси
1 чел. помогло. вернуться в начало
| скачать ^ План: 1.Методологтческие поиски российских историков 2. Тенденции развития конкретно-исторических исследований Литература:
Методологтческие поиски российских историков Позитивизм (от лат. positivus – положительный) – историко-философское направление, исходящее из тезиса о том, что все подлинное, «положительное» (позитивное) знание, в том числе и об историческом прошлом, может быть получено лишь как результат отдельных специальных наук или их синтетического объединения и что философия как особая наука, претендующая на самостоятельное исследование реальности, не имеет права на существование. Единственным исходным пунктом познания являются факты опыта, а единственный объект познания – явления и их закономерная связь. Позитивизм отрицает все философские вопросы о первопричинах и конечных целях. Позитивисты стремились возвести историю в ранг науки. Внимание позитивистов приковано к мельчайшим историческим фактам и действиям, доступным анализирующей науке, из которых создаются относительно связные и устойчивые исторические комплексы. Повсюду в исторических исследованиях используется основанный на индукции и сравнении закон суммирования и правильной последовательности или причинности. Так складывается концепция универсальной истории, развивающейся прогрессивно-поступательно, ступень за ступенью, от низшего к высшему. Марксизм – идейное течение второй половины XIX – начала XX веков, традиционно связываемое с концепцией общества и человека, сформулированной в работах К.Маркса, Ф.Энгельса, В.Ленина и др. Марксизм является системой философских, экономических, социально-политических, исторических взглядов, включающей: философский материализм и диалектику; материалистическое понимание истории (теорию общественно-экономических формаций; обоснование экономических законов движения капиталистического общества; теорию классов и классовой борьбы; теорию пролетарской революции и перехода к коммунистическому обществу. Неокантианство – идейно-философское течение, возникшее во второй половине XIX в. в Германии, развивавшее учение Канта в духе последовательного проведения в жизнь основных принципов его трансцендентально-критической методологии. Крупнейшие представители неокантианской философии истории В.Виндельбанд и Г.Риккерт предприняли попытку определить пределы исторического познания. Виндельбанд решительно противопоставил естествознание (номотетическую науку об общем) и историю (идеографическую науку об индивидуальном). В задачу естествознания входит формулировка общих законов, в задачу истории – описание индивидуальных фактов. Историческая действительность виделась как мир единичных неповторимых событий. Близкая точка зрения была высказана Риккертом, который полагал, что специфика исторического исследования состоит в том, что его результаты выражаются не в обобщенных суждениях, а в групповых понятиях с индивидуальным содержанием, к тому же следствие не вытекает с прямой необходимостью из причины. Оценка результатов исторического исследования происходит в соответствии с некоторыми донаучными критериями и системой ценностей, на которой основано понимание существенного и несущественного. Риккерт решительно отверг как существование исторических законов, так и способность исторической науки их понять. Он доказывал, что понятие исторического развития и понятие закона исключают друг друга, так как в законе есть то, что повторяется любое число раз, а в историю развитие входит как возникновение нового, не существовавшего ранее. Задача истории заключается в изображении действительности во всем ее бесконечном разнообразии. История должна изучать в реальной действительности не общее, а единичное, и от этого она нисколько не утратит своего научного значения. Тенденции развития конкретно-исторических исследований Лекция 11. Петербургская и Московская исторические школы План:
Литература:
К.Н. Бестужев-Рюмин и становление Петербургской исторической школы. Константин Николаевич Бестужев-Рюмин (1829-1897) вошел в историю отечественной науки как крупный ученый — историк России, источниковед, историограф. Известен он и как основатель Высших женских (Бестужевских) курсов. Однако не без основания Константин Николаевич может быть отнесен к забытым (или полузабытым) историкам, хотя его имя упоминалось в историографических и источниковедческих работах и в сборниках по истории Петербургского (Ленинградского) университета. Родился Бестужев-Рюмин 14 мая 1829 г. в деревне Кудрешки Горбатовского уезда Нижегородской губернии в старинной дворянской семье, ведшей свою родословную с начала XV в. от выходца из Англии Гавриила Беста. Любовь к истории привил ему отец, который читал сыну исторические сочинения. Среди таких книг — все тома «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, дважды прочитанные им вслух. Это произвело на мальчика неизгладимое впечатление. В детские годы он сам еще четыре раза перечитал Карамзина. Увлекался он также поэзией и иностранными языками. В 1847 г. Бестужев-Рюмин поступил в Московский университет на словесный (историко-филологический) факультет, но почти сразу же перешел на юридический. В студенческие годы он, по собственному признанию, находился под влиянием работ Т. Н. Грановского, К. Д. Кавелина и особенно С. М. Соловьева. В 1851 г. Бестужев-Рюмин закончил университет со степенью кандидата прав, однако юриспруденцией никогда не занимался. С середины 1850-х гг. началась журналистская деятельность Бестужева-Рюмина Первыми его статьями в области русской истории стг отзывы на работы Б. Н. Чичерина и С. М. Соловьева, в которых выступил в поддержку «нового исторического направления» (т государственной школы); писал также, о трудах М. П. Погоди К. Д. Кавелина, об историках-славянофилах и , других. В реценз! Бестужев-Рюмин проявил себя нэзаурядным знатоком конкреп исторических проблем и научной литературы. Много работал он i /переводами, в частности перевел двухтомный труд английскс историка и социолога Г. Т. Бокля «История цивилизации в Англии» (изд. СПб., 1863-1864). Выпустил Бестужев-Рюмин и нескол! популярных книжек по древнерусской истории. В 1861-1869 гг. Бестужев-Рюмин — редактор отдела русской славянской истории в «Энциклопедическом словаре» А. А. Краевскогс 1863-1864 гг. — редактор «Записок Императорского Географическс общества»; в 1865 г. был избран членом Археографической комиссш вступил в члены Русского Археологического общества; в 1866 г. с членом Русского Исторического обществами 1864 г. Бестужев-Рюм был приглашен преподавать русскую историю в царской семье, l свидетельствовало о признании его научных заслуг. В течение 18 лет давал уроки высочайшим персонам, среди которых были будущий император Александр III, его братья и сестра, будущий президент Академии наук, поэт великий князь Константин Константинов: Последний, высоко ценя вкус и мнение Бестужева-Рюмина, просил беспристрастно высказываться о его произведениях. ^Несмотря на то, что Бестужев-Рюмин не имел еще магистерской степени, ему предложили занять вакантную кафедру русской истории Петербургском университете. Параллельно Бестужев-Рюмин работал над магистерской диссертацией «О составе русских летописей до конца XIV века». При выборе темы историк исходил не из личных интересов, а из потребностей науки, первой необходимостью которой называл критическую оценку летописей. К тому времени был накопл значительный опыт в издании и в изучении русского летописания. Проведя скрупулезное изучение летописей, Бестужев-Рюм убедительно показал, что «Повесть временных лет» (ПВЛ) являет летописным сводом (а не сочинением одного автора — Нестор, как Сильвестр, мог быть лишь одним из авторов), что свод был составлен XII в. и источники его могут быть определены. Бестужев-Рюм: поставил цель показать, из каких именно частей состояли летописные своды. Он провел тщательный текстологический анализ по определен! мест позднейших вставок («сшивок») и показал, что источники древнейших сводов были составлены из ранее созданных отдельных сказаний, погодных записей, списков, редакций и т. п. летописных (аметок. Это доказывало, что летописание на Руси началось не с ПВЛ, что свод XII в. является уже известной формой обобщения более древнего исторического материала. Большая часть ПВЛ относится к X или IX в. Таким образом, Бестужев-Рюмин :ущественно расширил хронологические представления о начале летописания на Руси. Им воссоздавалась широкая картина географии летописания. Важно подчеркнуть, что Бестужев-Рюмин указывал на возможность субъек тивной позиции летописца, на его политическую тенденциозность (хотя в целом тема и не была им развита), так как продолжительное время в науке существовало убеждение о полной бестенденциозности, абсолют ной объективности и даже равнодушии летописца.- В труде «О составе русских летописей» впервые давался общий обзор и анализ обширного материала, значительно расширялись представления о происхождении древнерусских летописей и было продемонстрировано разнообразие приемов подхода к тексту, что способствовало совершенствованию техники источниковедческого анализа. Во время защиты диссертации (1868) академик И. И. Срезневский дал высочайшую оценку проведенному Бестужевым-Рюминым / исследованию, назвав его книгу образцом, которого не было тогда ни в/ русской, ни в западноевропейской научной литературе. Претендент^-была присуждена сразу степень доктора наук, минуя магистерскую. Бестужев-Рюмин оказал сильное влияние на последующих исследователей древнерусского летописания. Его труд составил эпоху в истории отечественного летописания и стал памятником источниковедческой мысли дошахматовского периода. С 1867/68 учебного года Бестужев-Рюмин стал читать специальные курсы по источникам русской истории и по историографии.- Большая смысловая нагрузка лежала на общем методологическом введения, едином для общеисторического и специальных курсов. Оно, по существу, само было отдельным курсом. Специальные лекции Бестужева-Рюмина нашли отражение в сжатом виде во Введении к 1-му тому его «Русской истории», где автор ставил задачу дать «понятие об истории», указать пути, которыми добываются научные результаты (т. е. показать методы и приемы работы историка над источником), ввести в круг имеющихся источников (раскрыть источниковую базу исследования) и познакомить с научной обработкой истории. Это Введение составляет треть книги. Оно приобрело самостоятельное значение и / было даже отдельно от книги переведено на немецкий язык и издано. В лекциях по источникам русской истории Бестужев-Рюмин придавал большое значение источникам как самостоятельному объекту изучения, т. е. тому, что впоследствии сложилось в специальную историческую дисциплину — источниковедение. Бестужев-Рюмин впервые четко сказал об отличии исторического источника (первоисточника) от исторического исследования (пособия). Ученому необходимо, утверждал он, доискиваться до самого первого сведения о факте, а не ограничиваться данными «из вторых рук». Одним из первых Бестужев-Рюмин дал полную классификацию источников, в основу которой были положены их внутреннее содержание и форма: летописи; отдельные сказания; жития святых; записки (memoirs), письма; памятники юридические и акты государственные; памятники словесности — устной и письменной; памятники вещественные; сказания иностранцев. Внутри основных видов источники подразделялись еще более детально. Каждая группа имела развернутую характеристику. Бестужев-Рюмин был выдающимся источниковедом своего времени. Не случайно из его аудитории вышли крупные источниковеды: А. С. Лаппо-Данилевский, С. Ф. Платонов, М. Бережков, И. М. Гревс и многие другие. По трудам Константина Николаевича учились не только его непосредственные ученики. Историография занимала особое место в течение всей научно-исследовательской и профессорско-преподавательской деятельности Бестужева-Рюмина. Он был первым историком России, для которого историография стала доминантой. Подавляющее большинство его работ носят ярко выраженный историографический характер; историографический подход стал методом его исследования. С 1854 г. В периодической печати постоянно появлялись статьи Бестужева-Рюмина, сначала по поводу отдельных литературных новинок, а потом и исторических работ С. М. Соловьева, Б. Н. Чичерина, В. И. Ламанского, М. П. Погодина, К. Д. Кавелина, И. В. Киреевского, К. С. Аксакова, А. С. Хомякова, позднее Н. Я. Данилевского и многих других. Каждую рецензируемую работу он вводил в общее русло развития исторической науки, сравнивал ее с результатом предшествующих исследователей, подчеркивал ее научное значение, рассматривал проблемы, поднимавшиеся этими авторами. Тем самым Бестужев-Рюмин как бы фиксировал современное состояние науки и констатировал движение исторической мысли. Наиболее значительной работой Бестужева-Рюмина 1850-х гг. была обширная статья «Современное состояние русской истории, как науки», опубликованная без подписи в «Московском обозрении» за 1859 г. Формально она представляла собой рецензию на первые восемь томов «Истории России с древнейших времен» С. М. Соловьева. Но в действительности содержание ее значительно шире. По существу, в ней впервые давалась краткая история развития русской исторической науки с XVIII в. до современного автору времени (историографическая литература того периода не продвигалась дальше «Истории» Карамзина). Эта статья стала для Бестужева-Рюмина основой всех его последующих историографических работ, хотя в дальнейшем его> представления об отдельных историографических явлениях и претерпевали изменения, были неоднозначны и противоречивы (например, оценки Соловьева и особенно Полевого). Бестужева-Рюмина, как историографа по преимуществу современности, более всего интересовал тот историографический узел, который завязался в начале XIX в., так как он определял все дальнейшее развитие науки. Это прежде всего Н. М. Карамзин, потом его критики — Н. А. Полевой, М. Т. Каченовский во главе скептической школы и | Н. С. Арцыбашев, которые, как подчеркивал автор, оказали влияние на создателей нового исторического направления — К. Д. Кавелина и СМ. Соловьева; противником этих историков выступал М. П. Погодин, он же равным образом не признавал и заслуг Соловьева; затем давался / крупнейший представитель этого нового направления С. М. Соловьев (часто привлекал его внимание и К. Д. Кавелин) и, наконец, славянофилы и западники, а также. историки поколения Бестужева-Рюмина и более младшие коллеги (например, Б. Н. Чичерин, Н. И. Костомаров, И. Е. Забелин, Д. И. Иловайский и некоторые другие). В 1862 г. вышел сборник статей Бестужева-Рюмина «Биографии и характеристики», куда вошли разновременные статьи, написанные по //разным поводам и с различным назначением. Когда тяжело больной Бестужев-Рюмин понял, что не сможет уже (' осуществить свою мечту — создать цельный обобщенный труд по русской историографии, он надеялся собрать и издать еще три сборника статей, рассыпанных по многочисленным периодическим изданиям Несмотря на то, что не все личные замыслы Бестужева-Рюмина оказались реализованными, он внес весомый вклад в отечественную историографию, а его работы в этой области послужили фундаментом для последующих исследователей истории науки. Главный труд Бестужева-Рюмина — «Русская история» (т. 1-2, СПб., 1872-1885) вырос из всех его предшествующих работ и лекций. Автор планировал дать сжатую историю от древнейших времен до начала XIX в. включительно. Для своего времени труд Бестужева-Рюмина был значительным явлением даже на фоне ежегодно появляющихся томов «Истории» Соловьева. В исторической литературе той поры существовал разрыв между монографическими исследованиями и огромным трудом Соловьева, с одной стороны, и учебником русской истории, с другой. Бестужев-Рюмин взял на себя труд восполнить этот пробел и предна- 1 значил свою работу для приступающих к самостоятельному изучению истории и не желавших слепо следовать авторитетам. Автор писал, что цель его книги не в проведении каких-либо новых взглядов — он просто старался «указать начинающим на все богатство исторической науки», дать «поболее материалов и указаний для образования собст- j венных суждений :i приговора»3. Для этого он сжимал изложение даже* своих взглядов и шел сознательно на краткое, местами лапидарное изложение. Все рассматриваемые в книге вопросы начинались с обзора существовавших в науке мнений, в примечаниях указывались первоисточники и литература. «Кто из занимающихся русской историей переносит эту своеобразную книгу с письменного стола на полку! — восклицал В. О. Ключевский. — Она ежеминутно надобится, как путеводитель при обзоре осматриваемого города». Ключевский, как и многие, оценил высокую информативность книги, где при сжатом объеме представлен весь ход исторической жизни Руси, а также систему авторских примечаний. «Это не только «Русская история», — тонко и справедливо замечал ученый, — но и история работы русской мысли над русской историей»4. Современники Соловьева (и в числе их Бестужев-Рюмин) указывали на то, что в его «Истории», также как и в карамзинской, на первом месте стояла история государственности и государства или, как тогда говорили, политическая (внешняя) история. В известной мере уравновешивая это положение, Бестужев-Рюмин во главу угла своей «Русской истории» старался поставить изучение внутренней (бытовой) истории. «На первый план, — читаем в его труде, — выступает сложное явление, называющееся обществом. Его-то изучение и должно составлять серьезный предмет науки, называемой историей»5. Константин Николаевич считал понятие «общество» шире понятия «государство». л В главах «Русской истории» после информации о литературе, посвященной каждому периоду или явлению, Бестужев-Рюмин предельно кратко передавал основные события времени (внешняя история), затем переходил к характеристике различных сторон внутренней жизни народа — говорил о составе общества, управлении, суде, верованиях, литературе, о материальном состоянии. Относительная полнота раскрытия тем в значительной степени зависела от их общей научной разработанности. Общественная деятельность К. Н. Бестужева-Рюмина теснейшим образом переплеталась с его научной и профессорско-преподавательской работой. Он был членом ряда научных обществ, много сил отдавал распространению исторических знаний — писал популярные книги и статьи, обучал детей и взрослых. Но главная сфера его общественной деятельности была связана с Высшими женскими курсами (ВЖК). Проблема высшего женского образования в те годы была острой и актуальной. Во имя общего дела Бестужев-Рюмин дал согласие которые учреждались как частное учебное заведение. С 1878 г. он безвозмездно трудился над организацией курсов, был их первым директором и вел там преподавание, что стоило ему — человеку некрепкого здоровья — большого внутреннего напряжения. Почти сразу петербургские ВЖК неофициально стали называться его именем: Бестужевские. Это название закрепилось и вошло в историю русской культуры. Программа ВЖК была максимально приближена к университетской, в чем немалая личная заслуга Константина Николаевича. Представители петербургской школы С.Ф. Платонов и А.С. Лаппо-Данилевский Сергей Федорович Платонов родился 16 июня 1860 г. в г. Чернигове. Согласно семейным воспоминаниям, предки Платонова "были крестьянами Перемышльского уезда (около г.Калуги)". Среднее образование С.Ф.Платонов получил в одной из петербургских гимназий. "Наибольшее влияние" оказал на Платонова профессор русской истории КН.Бестужев-Рюмин. Под влиянием К.Н. Бестужева-Рюмина Платонов уделял первостепенное внимание изучению исторических источников. Однако, будучи одним из наиболее близких к Бестужеву-Рюмину учеников, Платонов многое почерпнул на занятиях у ряда других профессоров Петербургского университета. Профессорами, оказавшими значительное влияние на формирование Платонова как ученого, оказались филологи И.И Срезневский и О.Ф.Миллер, историк В.Г.Васильевский, историки права А.Д.Градовский и В.И.Сергеевич. Но совершенно особый интерес у Платонова вызвали взгляды, которые излагал в своих лекциях молодой тогда профессор Московского университета В.О.Ключевский. Не соглашаясь с критиками Ключевского, среди которых был и его учитель Бестужев-Рюмин, Платонов упрекал их в нежелании познакомиться с литографированными курсами Ключевского, с продолжением его "Боярской думы", где, по его мнению, "раскрывалась вся прелесть таланта Ключевского". При этом Платонова привлекала не столько склонность Ключевского к "экономической точке зрения", сколько "разносторонность и широта исторического понимания и полная, как ему казалось, независимость от корифеев историко-юридической школы". В то время, как Бестужев-Рюмин ревниво называл Платонова учеником Сергеевича, тот уже чувствовал себя учеником Ключевского. В 1882 г., когда Платонов успешно окончил университет, по предложению Бестужева-Рюмина он был оставлен при нем для подготовки к профессорскому званию. В связи с болезнью Бестужева-Рюмина, уехавшего для лечения в Италию, Платонов взял на себя чтение посвященной XVII веку части курса по русской истории: на Высших женских курсах^В 1886 г. Платонов был приглашен на кафедру русской истории в Александровском лицее, где и стал читать курс русской истории. Начав работу над магистерской диссертацией Платонов решил придать своей ей характер источниковедческого исследования, посвященного изучению древнерусских сказаний и повестей о Смутном времени XVII в. До того, как Платонов обратился к источникам по истории Смутного времени, они были почти не изучены историками. В результате было подготовлено монографическое исследование "Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в., как исторический источник", а в 1888 г, вышло отдельным изданием. В том же году Платонов за это труд был удостоен степени магистра. Большая работа, проделанная Платоновым по выявлению, изучению и изданию исторических источников, освещающих Смутное время шла в русле традиции, поддерживавшейся петербургскими историками. Эта традиция, предусматривавшая первостепенное внимание к историческим источникам и точности при установлении исторического факта, восходила еще к началу XIX в. В 1897-1898 гг. в "Журнале министерства народного просвещения" было напечатано несколько отрывков из новой книги, а в 1899 г. вышло в свет отдельное издание "Очерков по историиСмутыв Московском государстве XVI-XVII вв." В том же 1899 г. этот труд был защищен Платоновым в качестве докторской диссертации. "Очерки по истории Смуты" стали важным событием в русской историографии. Эта книга представляла собой первое в русской исторической науке исследование, посвященное изучению сложных вопросов социально-экономической и политической истории России, связанных с глубоким кризисом, охватившим Московское государство во второй половине XVI — начале XVH в. ^переросшим в так называемую Смуту. Развивая взгляды Ключевского, в некоторых случаях и ] С.М.Соловьева, Платонов придавал большое значение географиче-скому фактору. Самостоятельный интерес представлял помещен- | ный в начале книги историко-географический обзор, который, по мнению М.Н.Тихомирова, являл собой "своего рода краткий очерк исторической географии России XVI в., написанный с большим знанием дела"20. Следуя за Ключевским, Платонов обратился к изучению социальных и политических конфликтов, предшествовавших Смуте. Кроме того, он попытался сопоставить борьбу, вызванную социальными противоречиями, с защитой национальных интересов. Среди других причин, приведших к Смуте, Платонов остановился и на разладе, возникшем между московским государством в лице Ивана IV и его боярами. Эт^троблема (на нее обращал* внимание и Ключевский) была тесно связана с вопросом о природе опричнины. Предлагая свою трактовку опричнины, Платонов стремился выяснить политическую подоплеку этого явления. Кроме того, и это очень важно, Платонов обратился к сложному клубку социальных и экономических противоречий, накопившихся к концу XVI в. в России^ Среди них он выделял и борьбу за крестьян между мелкими землевладельцами и крупными вотчинниками, и тяжелое положение тяглого населения и оживление казачества, воплощавшего в себе общее недовольство государством. Полагая, что лишь Русский Север устоял от невзгод, Платонов в следующем виде представлял положение большей части Московского государства к концу"Х\~1 в.: "Экономический кризис, развеявший население и сокрушивший хозяйственную культуру в срединных областях московских, разразился одновременно с политическим кризисом, сорвавшим с наследственных земель и погубившим в государственной опале все подозрительные для царя элементы в княжеской аристократии.... Высший служилый класс, частью взятый в опричнину, частью уничтоженный и разогнанный, переживал тяжелый нравственный и материальный кризис... Мелкий служилый люд, дети боярские, дворовые и городовые, сидевшие на обезлюдевших поместьях и вотчинах, были прямо в ужасном положении. На них лежала всей тяжестью война Ливонская и охрана границ от Литвы и татар... Тяглое население государства также терпело от войны, от физических бедствий и от особенностей правления Грозного". Если концепция опричнины, оригинальная оценка других проблем, связанных с царствованием Ивана IV, взгляд на причины возникновения Смуты, изложенные в "Очерках", стали предметом пристального внимания со стороны историков, то тем больший интерес вызвали главы, составившие основную часть труда Платонова, посвященные непосредственно истории Смутного времени в Московском государстве. Ни в одной книге, вышедшей к этому времени, не было такого подробного и обстоятельного разбора событий в царствование Бориса Годунова, истории Лжедмитрия I и "Тушинского вора" (Лжедмитрия II), кратковременного царствования Василия Шуйского. Ит.д. Разрешение кризиса Платонов объяснял пробуждением религиозных чувств и национальных сил. Уточняя состав второго ополчения, он подчеркивал, что оно было "затеяно" посадскими людьми, что инициатором движения была "тяглая масса", что "служилый люд и духовенство пошли за тяглыми людьми, которым по праву должно принадлежать данное им летописью название "Московского государства последних людей"29. Среди тех, кто помог положить конец Смуте, Платонов выделял отмеченного "высоким понятием о своей родовой чести" князя Дмитрия Пожарского, который "не мог ни служить самозванщине, ни прислуживать Сигизмунду"30. Избрали на царство Михаила Романова, как полагал Платонов, в первую очередь "средние слои" Московского общества, которые в Смутное время "выиграли игру", в то время как "верх и низ" ее проиграли". При этом, цитируя Исаака Массу, Платонов усматривал "одну из главнейших побед царя" в поражении казачества31. Завершавшее "Очерки" описание избрания Михаила Романова было представлено Платоновым как торжество восстановленного самодержавия, торжество "порядка". После этого, по его словам, "Смута нашла свой конец, и новому московскому царю оставалась лишь борьба с ее последствиями и с последними вспышками острого общественного брожения"32. Такая трактовка роли самодержавия оказывалась в рамках официальной историографии, вместе с ) тем в концепции Платонова, как мы видели выше, был ряд важных положений, близких взглядам историков, стоявших на либеральных позициях. Постепенно Платонов занял видное место среди петербургских историков. Еще в студенческие годы он вошел в кружок, собиравшийся у В.Г.Дружинина, и постепенно стал его главой. У Платонова было несколько поколений учеников. Среди старших учеников Платонова были С.В.Рождественский, П.Г.Любомиров, П.Г.Ва-сенко. К более молодому поколению принадлежали Н.П.Павлов-Сильванский и А.Е. Пресняков. Одним из учеников Платонова, окончивших университет незадолго до революции, был Г.В.Вернадский. В 1920 г. он эмигрировал. В эмиграции он преподавал сначала в Праге, в 1927 г. переехал в США, где стал одним из наиболее известных специалистов по истории России. Б.Д.Греков, считавший себя учеником в первую очередь М.М.Богословского и ДМ.Петрушевского, вместе с тем писал о большом влиянии, оказанном на .него Платоновым и: АС.Лаппо-Данилевским. Занимались у Платонова ученики Лаппо-Данилевского А.И.Андреев и С.Н.Валк и ученик А.Е.Преснякова Б.А.Романов. Впоследствии Б.А.Романов в одном из своих писем, сопоставляя степень влияния школ Платонова и Лаппо-Данилевского, писал, что "первые поколения учеников Ключевского и Платонова "учились", конечно, на работах Ключевского и Платонова"33. Такая оценка свидетельствовала одновременно и о той роли, которую сыграл Платонов в сближении петербургской школы и московской школы Ключевского. На протяжении почти 25 лет С.Ф.Платонов читал курс русской истории в Петербургском университете. Долгое время Платонов не печатал курса своих лекций. Между тем сделанные учащимися лекции издавались литографическим способом. В 1899 г. появилось первое типографское издание "Лекций Платонова". Начиная с 6-го издания текст лекций, подготовленных к печати, просматривался самим Платоновым. Ряд формулировок и определений, включенных в "Лекции", Платонов взял из составленного им же гимназического"Учебника русской истории". Этот учебник, выдержавший несколько изданий в 1909-1918 гг., отличался содержательностью, точностью формулировок и чёткой структурой. В "Лекциях" излагалась преимущественно политическая история. Как по объему, так и по затронутым проблемам "Лекции" значительно уступали тщательно подготовленному "Курсу русской истории" Ключевского. В целом курс был выдержан в рамках официальной историографии. Известная политическая направленность была в стремлении подчеркнуть реформаторские усилия таких царей, как Петр I и Александр II, что должно было указать на предпочтительный для России путь постепенных реформ, проводимых по инициативе власти. Научную и преподавательскую деятельность Платонов сочетал^ службой на ответственных административных должностях. Как уже говорилось выше, он с 1889 г. занимал кафедру русской истории в Петербургском университете, с 1900 по 1905 г. был деканом его историко-филологического факультета, с 1903 г. по 1916 г. — директором Женского педагогического института. Исполнение Платоновым ответственных административных должностей свидетельствовало и о его лояльности, и о доверии к нему со стороны властей. Еще более убедительным свидетельством тому было то, что при Александре III Платонов был приглашен преподавать русскую историю его детям: великой княжне Ольге Александровне и великому князю Михаилу Александровичу, а также его племянникам: великим князьям Дмитрию Павловичу и Андрею Владимировичу. Революционные события 1917 г. в кругах, близких к Платонову, воспринимались как катастрофа. М.К.Любавский в одном из писем 1917 г. писал Платонову: "Все происходящее есть кара Во жия, буржуазии — за то, что она временем войны воспользовалась для наживы, интеллигенции — за то, что с присущим ей легкомыслием расшатывала устои, смешивала идею самодержавия с именем монарха"54. Тем не менее Платонов оказался в числе ученых, чья деятельность не только не прервалась, но и стала более актив-HPJLC1918 по 1923 г. Платонов заведовал Петроградским отделением Главархива. Постепенно его работа сосредоточилась в Академии наук, членом-корреспондентом которой он был с 1909 г., а в апреле 1920 г. стал ее действительным членом. С 1925 г. по 1928 г. он был директором Пушкинского дома. С 31 декабря 1918 г. Платонов был председателем Археографической комиссии, преобразованной в 1926 г. после слияния с Постоянной исторической комиссией в Постоянную историко-археографическую комиссию. С марта по ноябрь 1929 г. Платонов был академиком-секретарем Отделения гуманитарных наук и членом Президиума Академии наук. Он напечатал несколько книг, тематически связанных с его дореволюционными работами. В своей автобиографии Платонов писал: "Переворот 1917 г. и ломка старого строя, начатая в 1918 г., пощадила меня и мою семью, и среди общих лишений, испытанных русским обществом в период блокады и голода, я не потерял своей библиотеки и привычной оседлости". Платонов не предвидел, что ему еще предстояли тяжелые испытания: арест, заключение, ссылка в Самару. Там, в Самаре, 10 января 1933 г. Платонов скончался. Видное место в отечественной исторической науке конца XIX — начала XX вв. занимал Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский (1863-1919). Ученый прославился не только конкретными исследованиями по истории России, но и своими изысканиями в области методологии истории, историографии и источниковедения. Он являлся признанным лидером неокантианского течения в отечественной исторической науке. Для методологических воззрений историка были характерны и присущая неокантианцам направленность на выявление специфики исторического исследования, и стремление преодолеть те положения концепции немецких мыслителей, которые по существу расходились с задачами научного знания современной эпохи. Он широко опирался на традиции русской философско-исторической мысли. В разное время неодинаковые элементы научного наследия А.С.Лаппо-Данилевского привлекали к себе внимание историографов. Его теоретико-методологические взгляды получали на разных этапах развития нашей науки диаметрально-противоположные оценки, которые не были свободны от конъюнктуры и политических пристрастий их авторов. В научном наследии этого ученого можно выделить конкретно-исторические исследования, а также теоретико-методологические. Среди первых следует отметить первую_ крупную работу, посвященную скифским "Скифские древности" основывались на свидетельствах греческих авторов (в первую очередь Геродота) и результатах археологических раскопок скифских курганов. Молодой исследователь по существу первым попытался дать синтетическую картину истории, быта, культуры и социальных отношений скифских племен. Подающий большие надежды выпускник университета был оставлен при нем кандидатом для подготовки к профессорскому званию. Темой будущей магистерской диссертации была определена «Организация прямого обложения в Московском государстве со времен смуты до эпохи преобразований"^ 1890 г. работа была завершена и вышла отдельной книгой (СПб., 1890, 557 с), вызвав пристальный интерес маститых авторов. Обширную рецензию на нее по поручению Академии наук составил П.Н. Милюков. Александр Сергеевич поставил своей задачей изучить специфические особенности истории русского народа как особого национального типа. Но исследователь полагал, что "развитие великорусской национальности (в XIV-XVIII вв.) было довольно односторонним. Оно сказывалось, главным образом, в прогрессивном росте правительственных органов и их функций, а не в разностороннем историческом движении всей совокупности народных сил". То есть на первый план у него выдвигается история государства. В свою очередь, если зародыши Московского государства как определенного типа виделись ему в XIV-XV вв., то лишь в XVI веке оно, по его мнению, формируется как цельное явление. Однако уже со следующего столетия национальные черты в нем бледнеют под влиянием западно-европейской цивилизации. Поэтому именно на XVII веке в истории Московского государства ученый сосредоточил свое внимание. В правительственной же истории этого времени главное он усмотрел в финансах и войске. Поскольку войско не может существовать без финансов, то их исследование заняло центральное место в работе. Защита магистерской диссертации позволила Лаппо-Данилев-скому с 1890 г. начать чтение лекций по русской истории в Санкт-Петербургском университете33 в звании приват-доцента (в коем он до конца и оставался) и в Историко-филологическом институте, где он в 1891 г. был избран в экстраординарные профессора. Широта преподавательской работы сочеталась у ученого с многосторонностью научно-исследовательских интересов, которыми в значительной степени и определялся круг его педагогических занятий. Им был создан ряд крупных работ по экономической истории России XVII-Xyill веков, истории крестьянства, внимание к которой подогревалось остротой аграрного вопроса в стране и приближающимся в 1911 г. юбилеем реформы 1861 года. Среди работ этого круга следует выделить "Русские промышленные и торговые кампании в первой половине XVIII века" (1899), "Розыскания по истории прикрепления крестьян в Московском государстве XVI-XVII вв." (1901); "Очерк истории образования главнейших разрядов крестьянского населения в России (1905); "Служилые кабалы позднейшего типа" (1909) и др. В своих трудах Лаппо-Данилевский отмечал сложность положительного освещения поставленных вопросов из-за отрывочности и пробелов наших источников, плохой археографии предмета исследований. В работах по истории крестьянства он выступал против резкой сословной градации и необоснованных привилегий, полученных дворянством, по его мнению, после ревизии 1718-1727 гг. К этому же времени историк относил и образование основных "родов крестьянства", которые им были достаточно подробно рассмотрены. Особое осуждение частновладельческого характера собственности дворян на крепостных крестьян вызывало у Лаппо-Данилевского то обстоятельство, что манифестом от 18 февраля 1762 г. императрицы Екатерины II они освобождались от обязательной службы. Тем самым разрушалось гармоническое распределение обязанностей среди общественных классов, и привилегии дворянства становились необоснованными, считал исследователь. Постепенно центр научных интересов Лаппо-Дани-левского перемещался из области исследования истории учреждений и общественных классов в сферу истории идей. Его внимание привлек, главным образом, период царствования Екатерины П. Он задумал написать докторскую диссертацию на тему "История политических идей в России в XVIII в. в связи с развитием ее культуры и ходом ее политики"46. Но этот труд так и остался незавершенным, хотя появился ряд статей в этом направлении. Екатерининская эпоха привлекла внимание исследователя, поскольку в ней он видел истоки формирования в русском образованном обществе идеи эмансипированной личности, чему способствовало влияние западноевропейского просвещения. К этому же времени он не без оснований относил первые проекты формирования российского общественного строя, в частности, освобождения крестьянства47. Ученый вскрыл глубоко противоречивый характер самой личности Екатерины II и сути ее правления. Александр Сергеевич довольно определенно разделил общественные идеалы и намерения императрицы и ее реальные внутриполитические действия. Под влиянием в целом крепостнически настроенного дворянства, интересы которого императрица боялась сколько-нибудь серьезно затрагивать, видя в нем опору монархии, она стала думать не о постепенном осуществлении реформы, а только об ограничении крепостного права51. В итоге, пишет Лаппо-Данилевский, дело свелось к секуляризации церковных имений и приравниванию прикрепленных к ним крестьян к государственным, а также к сокращению источников попадания в крепостное состояние с оставлением без перемен способов его прекращения52. Крепостной строй Екатериной II не только был реформирован, но и укрепился и распространился на новые Создавая свои труды на широком архивном материале, Лаппо-Данилевский стремился ввести в научный оборот как можно более широкий круг малодоступных исследователям письменных источников. Это направление научной деятельности имело результатом публикацию и критику им целого ряда важных документов XV-XVIII вв. Наряду с русской историей Александр Сергеевич читал в университете курс русской историографии, которой постепенно стал все более отдавать свое исследовательское время. Как отмечает Р.А.Киреева, Лаппо-Данилевский в своем курсе стремился дать периодизацию русской историографии, выявить направления в науке, обратить внимание своих слушателей на историю самой историографии. Он постоянно совершенствовал свои лекции, расширяя понимание предмета историографии и хронологические рамки отечественной историографии, которую стал начинать с XI-XII вв. Им был поставлен вопрос о "школах" и "направлениях" в исторической науке, о месте историографии в общей системе наук. Для его понимания истории науки был характерен эволюционизм, акцент на внутренних импульсах в ее развитии. Занимаясь историографией в течение всей своей педагогической деятельности, ученый так и не создал обобщающего историографического труда, оставив после себя ряд неоконченных, но чрезвычайно интересных материалов, среди которых рукопись трех частей "Очерка развития русской историографии» Его имя прочно встало в ряд с такими корифеями отечественной историографии, как С.М.Соловьев, М.О.Коялович, В.О.Ключевский, К.Н.Бестужев-Рюмин, В.С.Иконников, П.Н.Милюков. Д.И.Багалей и др. Впоследствии к названным курсам, читаемым Лаппо-Дани-левским в стенах университета, присоединились спецкурсы и семинары по дипломатике частных актов, теоретическим проблемам исторического источниковедения, философским проблемам общественных наук С 1906 г. Санкт-Петербургский университет установил обязательный курс "Методологии истории" и поручил его читать Александру Сергеевичу. Курс сопровождался семинарскими занятиями. С начала и до конца своей педагогической деятельности он являлся бессменным руководителем научного кружка историко-филологического факультета. Влияние Александра Сергеевича испытали на себе многие будущие крупные ученые. Его учениками были и считали себя историки С.Н.Валк, Б.Д.Греков, А.Е.Пресняков, Б.А.Романов. Научный кружок и семинарии Лаппо-Данилевский по оценке В.Р.Лейкиной-Свирской представляли из себя новую, более высокую ступень организации научного труда. Для нее характерно сближение сопредельных наук с возникновением на их стыке новых проблем и первые шаги от прежних методов индивидуального исследования к созданию исследовательских коллективов, объединенных вокруг научного руководителя и выполнявших сообща конкретные задачи38. Безусловно, был прав Пресняков, утверждавший, что в лице Лаппо-Данилевского "в университет вошла крупная научно-исследовательская сила". Однако положение'историка среди коллег по университету было непростое: по свидетельству Преснякова, Александр Сергеевич, отличаясь замкнутостью характера, никогда не искал живого общения и личного сближения. Он был склонен к упорному самостоятельному кабинетному труду. Само его увлечение теоретическими проблемами обществознания и историй выделяло его из университетской среды, ставя в обособленное положение: "Он, можно сказать, не вошел в историческую школу Петроградского университета, а поставил рядом с нею свою, особую, казавшуюся многим не исторической, а теоретической, выпадавшей из строя факультетского преподавания русской истории". Александр Сергеевич, несмотря на весь свой авторитет, так и не стал полноправным и влиятельным членом в направлении факультетской деятельности. Научные заслуги ученого были должным образом оценены, и 4 декабря 1899 г. в 36-летнем возрасте Александр Сергеевич избирается в действительные члены Императорской Академии Наук. В 1916 г. Александр Сергеевич был удостоен звания почетного доктора права Кембриджского университета, куда он приглашался для чтения цикла лекций по истории научной мысли в России. Принципиальные вопросы методологии исторической науки "были естественным центром всего научного размышления и творчества Александра Сергеевича"62. Рассматривая теорию познания как основу методологии наук, он справедливо утверждал, что "без теории познания нет возможности обосновать систему принципов научного мышления и его методов". Выработке последних были посвящены его многолетние усилия. Вплоть до революции 1905 г. будущий лидер неокантианского течения в отечественной науке сохранял верность основополагающим принципам позитивистской теории исторического исследования. На защите своей магистерской диссертации предмет исторической науки он определял как "изучение норм общественного развития, общих всему человечеству"64. В преподавании истории он придавал первостепенное значение общим понятиям для уяснения процесса исторического развития. Лаппо-Данилевский признавал факторный подход к истории. Однако, в отличие от школы В.О.Ключевского, он исходил из утверждения о решающей роли идей и государства в историческом процессе67. На рубеже веков в русской философской и обществоведческой литературе разворачивается критика норм позитивистской парадигмы. Важным звеном в этой критике, претендующим на подведение определенных итогов, явился объемный сборник "Проблемы идеализма" под редакцией П.И.Ноигородцева, подготовленный в 1902 г. Московским Психологическим обществом. Участники сборника заявили, что они исходят "из критического отношения к недавнему прошлому нашей мысли, связанному с господством позитивизма". Позитивистская концепция не устраивала их из-за ее догматического отношения к вопросам теории познания и неспособности решить морально-этические проблемы. Единственным профессиональным историком в коллективе авторов "Проблем идеализма" был А.СЛаппо-Данилевский, представивший в сборник фактически небольшую монографию "Основные принципы социологической доктрины О.Конта". В одной из рецензий отмечалось, что статья Александра Сергеевича была "едва ли не самой ценной частью книги"70. В своей работе Лаппо-Данилевский раскрыл ограниченность философской системы основоположника позитивизма. Вместе с тем, в отличие от большинства участников сборника Лаппо-Данилевский не столько стремился отказаться от позитивистской концепции, сколько усовершенствовать ее, считая, что философия Конта до сих пор еще не утратила своего социально-этического. Решающее значение на формирование методологических позиций ученого оказала философия баденской школы неокантианства. Однако доминирующее влияние неокантианской теории в мировоззрении Лаппо-Данилевского сочеталось с сохранением более ранних пластов, связанных с позитивизмом, и открытости для принятия ряда идей "философии жизни". Такой сплав внешне противоречивых идейных влияний в мировоззрении исследователя обусловил глубоко оригинальное содержание его теоретико-методологической концепции. В отличие от Г.Риккерта, в воззрениях русского методолога не воздвигалась непроходимая стена, с одной стороны, между историей и естествознанием, а с другой — между философией и историей, а метод отнесения к ценностям не считался им единственным приемом исторического исследования. Прежде всего после 1905 г. меняется оценка Александром Сергеевичем возможностей реализации обобщающей работы в исторической науке. Если прежде ученый признавал первенствующее значение обобщающей деятельности для понимания сути истори- -ческого процесса, то в "Методологии истории" он уже заявлял, что) "законов истории" в строгом смысле слова никому еще не удалось) установить: историкам, стремящимся к открытию их, в лучшем! случае приходится довольствоваться гадательными эмпирическими обобщениями"79. Лаппо-Данилевский выделил два типа причинно-следственной связи: логически-необходимую и причинно-необходимую — и говорил о том, что историк может иметь дело только с последним типом,"который "лишь указывает на некоторую вероятность повторения той же последовательности и в будущем". Трактуя закон как познавательную конструкцию, исследователь не усматривал объективной основы исторической закономерности. Поэтому едва ли можно говорить, что протест Лаппо-Данилевского против законов истории "принципиально не противоречит признанию специфически исторических законов как законов тенденций». Понятию закономерности методолог противопоставил категорию ценности как критерий выбора исторических фактов. Александр Сергеевич принял неокантианское понимание предмета истории как "науки о культуре"83. Он также в целом разделял и неокантианскую классификацию наук. Таким образом, исследователь проводил разграничение между целями и методами естествознания и истории. Первое, по его мнению, выбирает объекты по степени общности их содержания; история же придает значение самому объекту как таковому. Объект тем^ажнее для историка, указывает Александр Сергеевич, чем более индивидуальный характер он имеет, что не позволяет в историографии заменить один объект другим. Учение о ценности ученый относил к числу "важнейших проблем социологического и исторического знания"89. Он критиковал f V" построения философов и историков, в которых отрицалось, либо должным образом не учитывалось, с его точки зрения, понятие ценности в истории. По мнению Лаппо-Данилевского, историк изучает индивидуальные события. Но "действительность, — писал он, — слишком разнообразна для того, чтобы можно было изобразить ее во всей полноте ее индивидуальных черт"90. Поэтому историк, как и естествоиспытатель, замечал Александр Сергеевич, нуждается в кри-^ терии, с помощью которого он бы мог упрощать свой материал и v "выбирать из многоплановой действительности то, что имеет историческое значение*". Такой критерий должен иметь всеобщее зна Для признания всеобщего значения факта, полагал методолог, надо признать его ценность с точки зрения познавательной, этической или эстетической. Таким образом, объекты получают в наших глазах соответствующее положительное или отрицательное значение92. "Само индивидуальное, — указывал в этой связи Лаппо-Данилевский, — нельзя признать существенным вне отнесения его к какой-либо ценности... История изучает человека, поскольку он содействует (или препятствует) реализации социальных, политических ценностей и т.п.; то же самое можно сказать и про событие. Таким образом, в отнесении данного факта к данной ему культурной ценности историк-ученый получает критерий для выбора фактов из многосложной действительности: он оценивает объект путем отнесения его к культурным ценностям, как наука, нравственность и искусство, церковь и государство, социальная организация и культурный слой и т.п."93. Задачу по обоснованию ценностей, которыми руководствуется в своей практике историк, методолог относил к компетенции философа. Например, философ, с точки зрения Лаппо-Данилевского, установив абсолютную ценность нравственного начала, научного знания, "облагораживающее" значение искусства, оценивает, исходя из этих принципов, и деятельность государства по обеспечению свободы мысли, свободы печати и пр., считая государство "наилучшим формально-политическим условием для осуществления нравственности в человеческом обществе"96. Историк же признает ценность государства уже обоснованной и только рассматривает деятельность человека с точки зрения ее пользы для государства' как культурной ценности97. Вместе с тем, желание связать цели исторического познания с решением общенаучных задач определило иную по сравнению с немецким неокантианством трактовку Александром Сергеевичем вопроса о соотношении истории и теории. Если Риккерт резко противопоставлял философию и историю, то русский ученый допус-кал^ что историк может^сам приняться за с^6сноваТШёТ|ённостей7 еслй!гё~считает1*х обоснованность^установленной: Правда, в этом Случае историк, по мнению Лаппо-Данилевского, будет решать философскую задачу Декларируя абсолютный характер ценностей, отечественный ученый, в отличие от Риккерта, признавал их зависимость от_человеческого сознания. Это позволило ему выделить два типа ценностей — обоснованные (или абсолютные) и общепризнанные — и со ответственно два типа ценностного подхода в историческом исследовании. Такое выделение в известной степени обеспечивало преодоление антиисторизма аксиологического учения баденской школы. Лаппо-Данилевский ставил перед исследователями прошлого важную задачу: выяснить, в какой мере обоснованные ценности стали "исторической действительностью", то есть реализовались в ней. Постановкой вопроса о необходимости отнесения исторических фактов к общепризнанным ценностям Александр Сергеевич Пытался связать концепцию неокантианства с принципами немецкой "философии жизни". Со ссылкой ца В.Дильтея он писал: "Итак, II и ктение к общепризнанной данной общественной группой ценно сти сводится прежде всего к психологическому анализу тех крите риев оценки, которыми данное общество действительно руководилось или руководится для того, чтобы выяснить, какой из них оказывался общепризнанным или в большей или меньшей мере признанным... Одновременно Александр Сергеевич пытался сблизить свою концепцию научно-исторического знания с определенными установками методологии позитивизма. Как и некоторые ученые позитивистской ориентации, он признавал наличие ценностных отношений не только в истории, но и в естествознании. Однако Лаппо-Данилевский справедливо отмечал не только большую широту функционирующих в исторической науке ценностей, но и большую глубину проникновения в нее ценностного подхода. В отличие от естествознания, указывал он, в истории к ценности относятся не только знания об объектах, но и сами объекты, притом ценность их определяется историком как с познавательной, так и с этической, эстетической и других точек зрения107. Будучи историком-практиком, Лаппо-Данилевский не мог не признать, что ценностный подход не является единственным критерием отбора фактов в нашей науке. Кроме определения "ценности" индивидуального, он предлагал учесть "историческое значение" факта, то есть численность его последствий, повлиявших на развитие человечества108. Значение "собственно исторического факта" в глазах историка, писал Александр Сергеевич, получает лишь такой факт, которому он приписывает ценность, действенность и длительность его последствий108. Так, личность, по Лаппо-Данилевскому, может иметь "очень большую ценность" и почти не иметь исторического значения, и, напротив, не особенно сама по себе ценная личность при опреде ленных обстоятельствах может получить сравнительно (юш.шое историческое значение. Для второго случая хороший пример он видел в Робеспьере"0.   Таким образом, делал вывод ученый, "лишь комбинируя понятия о ценности и действенности индивидуального, историк получает основание признать за ним историческое значение; такое сочетание и служит ему в качестве критерия выбора исторических фактов". Русский методолог критиковал в этой связи представи-телей немецкого неокантианства за их пренебрежение к различению между понятиями о "всеобщем значении" индивидуальности | и о ее "историческом значении".Так Лаппо-Данилевский в определенном отношении преодолевал абстрактный подход к прошлому Риккерта, по сути дела игнорировавшего вопрос о зависимости человеческих ценностей от пространственно-временных координат истории, и подходил к осознанию необходимости исследования причинно-следственной обусловленности и взаимосвязанности исторического процесса . Осознание необходимости каузального анализа в историческом исследовании по существу означало признание Александром Сергеевичем включения в арсенал историка методов общенаучного характера. Выступая против смещения номотетической и идио-графических точек зрения, методолог допускал, что в действительности историк "может соединить их в своей работе""4. Однако и генерализация, и поиск причинно-следственных связей играли в теории исторического познания Лаппо-Данилевского второстепенную роль. Обобщения, утверждал он, не составляют цели исторической науки. По его мнению, историк обращается к общим понятиям лишь "для индивидуализирующего понимания действительности"116. А изучение каузальных связей в истории подчинялось теоретиком базирующемуся на абсолютных нормах ценностному отношению к ней. Именно отнесение к ценности, с его точки зрения, "дает основание выбрать из многообразия действительности те факты, которые затем подлежат изучению с причинно-следственной точки зрения"117. Резюмирующим понятием в концепции Александра Сергеевича была категория исторического целого. Она заменяла собой в его методологии истории понятие общего, свойственного номотетическому подходу. К образованию категорий исторического целого, по мнению мыслителя, и стремится идеографическое построение истории, нацеленное на изучение конкретной действительности в ее индивидуальности118. По мнению методолога, понятие об историческом значении индивидуального, предполагающее выяснение исторической связи фактов с вызвавшими их причинами и порожденными ими следствиями, служат историку для объединения его представлений о про шлом. Оно позволяет установить "те важнейшие центральные факты, с высоты которых он может усмотреть группы и ряды второстепенных фактов и разместить их вокруг главных"119. Вместе с тем, объединение представления историка о действительности, понятие об исторической связи между смежными фактами, по Лаппо-Дани-левскому, дает возможность осмыслить историю как непрерывный процесс120, Таким образом, писал он, исследователь образует понятие о целом, признавая, "что каждый отдельно взятый исторический объект входит в одно целое, вместе с другими такими же объектами, и что каждый из них тем самым определяется в своей индивидуальности, как незаменимая часть целого"121. Всякое целое ученый рассматривал как некую индивидуальность. В то же время он противополагал понятие "целое" и "общее". поскольку_в целом всякое индивидуальное сохраняет свое самостоятельное значение. С такой точкой зрения в качестве ицди-видуалъноста. как "единичное в своем роде целое", может выступать все "культурное" человечество, частями которого являются отдельные "исторические" народы122. "Предельным" понятием у Александра Сергеевича выступало "мировое целое", то есть целостная действительность, части которого он называл относительно целыми. Среди таковых было и человечество123. Основываясь на понятии о человечестве как историческом целом, историк, по Лаппо-Данилевскому, и может установить историческое значение каждого отдельного факта. Учение Лаппо-Данилевского об историческом целом отвечало его религиозному миронастроению. Из общих методологических построений Лаппо-Данилевского непосредственно вытекала его теория исторического источника. Под источником мыслитель понимал "реализованный продукт человеческой психики, пригодный для изучения фактов с историческим значением"; отмечая при этом, что не всякий "след" мысли или действия человека можно назвать историческим источником, а "лишь такой след, который нужен для восстановления факта, историческое значение которого предпосылается или уже обосновано". А поскольку понятие исторического значения являлось производным, по мнению исследователя, прежде всего от категории ценности, то, следовательно, выступает или не выступает что-либо в качестве источника, устанавливалось им аксиологическим способом. Под критикой источника он также понимал "только теоретическое отнесение данного объекта к общезначимой ценности", подразделяя ее на научную, моральную и эстетическую, смотря по тому, к какой ценности относит субъект изучаемый им объект, "то есть будет ли он судить о нем с точки зрения истины, добра или красоты"130. Весьма основательно ученый разработал методику работы с источником. Значение исторических источников Александр Сергеевич видел в том, что они позволяют историку познать прошлое и помогают ему действовать в современности, "соучаствовать в культурной жизни человечества"131. Несмотря на идеалистический характер учения методолога об историческом источнике, в своих наиболее существенных чертах оно имело научно-плодотворный характер132. Таким образом, А.СЛаппо-Данилевскому принадлежит выдающееся место в истории исторической науки не только как крупнейшему исследователю конкретных проблем российского прошлого, организатору, историографу и источниковеду отечественной науки, но и к"ак оригинальному теоретику, в трудах которого методология истории превратилась в самостоятельную отрасль исторического знания. Его работы в этой области содействовали осознанному обращению историков к сложным методологическим вопросам своей науки и, тем самым, — повышению теоретического уровня науки истории. Круг проблем, которыми занимался Лаппо-Данилевский, свидетельствует о широте его творческих интересов. Всесторонняя профессиональная подготовка исследователя, прекрасное знание архивных фондов, высокий теоретический уровень его трудов сохраняют их значение для современной исторической науки.
|
хорошо
1отлично
3 