Арсений Несмелов: Поэтическая судьба в контексте переломной исторической эпохи 10. 01. 01. русская литература

скачать На правах рукописи Царегородцева Татьяна Ивановна Арсений Несмелов: Поэтическая судьба в контексте переломной исторической эпохи 10. 01. 01. - русская литература Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Екатеринбург- 2002 Работа выполнена на кафедре новейшей отечественной литературы и культурологии Омского государственного педагогического университета Научный руководитель - кандидат филологических наук, профессор Эдмунд Генрихович Шик. ^ Официальные оппоненты - доктор филологических наук, профессор Нина Владимировна Барковская; кандидат филологических наук, доцент Сергей Николаевич Поварцов. Ведущая организация - Тюменский государственный университет. Защита состоится «_» июля 2002 года на заседании диссертационного совета Д 212. 283. 01. по присуждению ученой степени доктора (кандида­та) филологических наук в Уральском государственном педагогическом уни­верситете (620219, г. Екатеринбург, проспект Космонавтов, 26). С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Уральского государственного педагогического университета (проспект Космонавтов, 26). Автореферат разослан «__» 2002 года. Ученый секретарь совета, кандидат филологических наук, доцент Е.Г. Доценко ^ Общая характеристика работы Творчество наиболее яркого представителя восточной ветви русского лите­ратурного Зарубежья Арсения Ивановича Митропольского-Несмелова (1889-1945 г.г) стало объектом читательского и исследовательского интереса сравни­тельно недавно. Это было вызвано в первую очередь идеологическими причи­нами (Несмелое воевал в годы гражданской войны в армии Колчака и тайно эмигрировал в Харбин, считавшийся центром белогвардейцев); другая причина заключается в научной установке на европейский приоритет, согласно которой эмигрантская поэзия в ее лучших образцах существовала только в Европе и бы­ла представлена несколькими именами, такими, например, как В. Набоков, М. Цветаева, Вл. Ходасевич, Г. Иванов. Между тем в последнее время все чаще ут­верждается мнение, что фигура А. Несмелова претендует на столь же серьезное внимание, что и перечисленные выше имена. В свое время и советская, и эмигрантская критика достаточно высоко оце­нила творчество этого поэта. Известны положительные отклики на его стихи Б. Пастернака, Н. Асеева, В. Итина, Г. Адамовича, Ю. Терапиано и других. На современном этапе начало изучению творческого наследия А. Несмело­ва положили Е.В. Витковский и А.В. Ревоненко, осуществившие ряд публика­ций его стихотворений в периодической печати и подготовившие издание кни­ги произведений А. Несмелова «Без Москвы, без России» (М., 1990), включаю­щей все известные прижизненные поэтические сборники, стихотворения, не вошедшие в их состав, и прозу поэта. Е.В. Витковским была составлена первая творческая биография Несмелова, намечены пути дальнейшего исследования его поэзии и прозы. Первые отклики на публикации произведений Несмелова носили по пре­имуществу критический, обзорный характер, касались отдельных тем, образов, мотивов его творчества (заметки и статьи Л. Хаиндравы, Б. Можаева, Ю. Ива­нова и других). Первичное освоение наследия А. Несмелова и ряд мемуаров о харбинской эмиграции, опубликованных и ставших доступными в последнее время (В. Перелешин, Ю. Крузенштерн-Петерец, Е. Рачинская, Е.П Таскина), стали той необходимой базой, которая сделала возможным научное осмысление художественного наследия А. Несмелова. Со второй половины 90-х годов творчество А. Несмелова стало предметом дис­сертационных исследований. В трех диссертациях (Цзяо Чень, Сюй Гохун, Лю Хао), посвященных харбинской литературной эмиграции, ему отведены от­дельные главы. Первым монографическим исследованием стала диссертация Трусовой И.С. (Владивосток, 2000), в которой творческая эволюция Несмелова описывается с привлечением широкого литературного контекста. Однако автор этого исследования не ставил перед собой задачи выявления в лирике Несмело­ва конкретных параллелей, отсылающих к той или иной поэтической системе, не касался проблемы творческого диалога поэта со своими предшественниками и современниками. Наибольший интерес, на наш взгляд, представляет часть ра­боты, посвященная владивостокскому периоду творчества Несмелова, мало из­вестному его исследователям. Диссертантом введены в научный обиход неизвестные ранее публикации поэтических текстов А Несмелова, сделан обстоя­тельный обзор местной критической прессы В диссертации Трусовой И. С. впервые выдвигается положение об акмеи­стической ориентации Несмелова Принимая в целом этот тезис, мы тем не ме­нее хотели бы его откорректировать Опираясь на труды Б Эйхенбаума, Л Гинзбург, В Жирмунского, взятые за методологическую основу исследования, автор диссертации понимает акмеизм в духе академической школы литературо­ведения, как «апелляцию к бытию, данному в категориях вещности, плотности, в непосредственно чувственном его восприятии» Как известно, это первона­чальное представление об акмеизме существенно дополнено и переосмыслено современной наукой Сейчас установлено, что своеобразие акмеистической по­этики заключается не столько в ее вещественной предметности, сколько в мно-гослойности, культурной полигенетичности ее образов и мотивов Вопрос о влиянии на творчество А Несмелова поэтических традиций акме­изма требует специального рассмотрения Поэты, с именами которых связыва­ют становление этого направления, Н. Гумилев, А Ахматова, О Мандельштам, представляют собой вершину поэтических достижений XX века Признанная ныне незаурядность творческого дара А Несмелова нуждается в аргументиро­ванном обосновании Таким обоснованием должен стать анализ его лирики в контексте поэзии ведущих имен эпохи Правомерность данного научного под­хода обусловлена сознательной, на наш взгляд, установкой А Несмелова на ха­рактерную для акмеистов поэтику литературного диалога Постановка и решение данной проблемы и составляют актуальность наше­го исследования Общим местом в работах, посвященных А Несмелову, стало утверждение о том, что его творчество представляет собой поиски собственного стиля, опре­делившие сложное становление его поэтической личности В связи с этим це­лью нашего исследования является выяснение закономерностей и особенно­стей его внутренних творческих метаморфоз, обусловленных экстремальными событиями времени Задачи исследования, определенные в соответствии с заявленной темой, состоят в следующем 1. Выявить внутреннюю логику основных этапов творческого пути А Не­смелова в их зависимости от перипетий жизненного пути поэта, непо средственного участника кардинальных событий переломной эпохи. 2. Рассмотреть творчество А Несмелова в контексте ведущих поэтических тенденций русской литературы начала XX века, выяснить степень их влияния на творческое самоопределение поэта 3. Определить адресатов поэтического диалога А Несмелова на основании цитатного подтекста его лирики. 4. Раскрыть своеобразие историзма как доминанты художественного мыш­ления зрелого поэта ^ Основные положения, выносимые на защиту: - Поэтическая судьба А Несмелова, обусловленная трагическими обстоя­тельствами эпохи, представляет собой путь от традиционного реализма к обретению принципиально иного художественного видения, сформиро­ванного под влиянием акмеистической поэтики с ее огрефлектированной установкой на культурную память - Временное соприкосновение с авангардным искусством явилось следст­вием сознательного творческого разрыва Несмелова с исчерпавшими се­бя старыми художественными формами «Футуризм» Несмелова оказал­ся лишь ироническим освоением формальных приемов, испытанием соб­ственного профессионализма - В условиях харбинской эмиграции происходит переосмысление истори­ческих событий прошлого и, соответственно, смена характера историз­ма традиционная позиция «поэт в истории» меняется на противополож­ную - «история в поэте» - Целостность итогового сборника Несмелова «Белая флотилия» обуслов­лена единой историософской концепцией, в основе которой представле­ние о гибели старой России как ее роковой участи - Новое историческое мировоззрение Несмелова сложилось в диалоге с ведущими поэтическими системами «серебряного» века (А Блок, И. Анненский, А Ахматова, Н. Гумилев, О. Мандельштам) ^ Научная новизна работы состоит в том, что творческое становление А. Несмелова рассматривается не только в зависимости от историко-биографических обстоятельств, но и с учетом характерной для XX века транс­формации самого типа художественного сознания, реализующего себя не столько в «живой жизни», сколько в особом семантическом поле культуры, за­мещающем поэту лишенную ценностей реальность. В диссертации впервые ос­мысляется концепция истории А. Несмелова, сложившаяся в диалоге с фило­софской и художественной мыслью начала XX века. ^ Предметом исследования является специфика художественного зрения А. Несмелова, отразившаяся в выборе поэтических тем, в характере лирической образности его произведений Материалом для исследования послужили преимущественно лирические сборники А Несмелова, организованные им самим и изданные при жизни по­эта В работе использованы материалы литературно-критических статей, напи­санных современниками Несмелова, воспоминания о поэте, опубликованные в эмигрантской печати, новейшие исследования его творчества ^ Методология исследования обусловлена эстетическими и мировоззренче­скими установками А Несмелова При изучении раннего творчества поэта бы­ли использованы традиционные историко-культурный и сравнительно-типологический методы исследования текста Особенности поэтики зрелого Несмелова вызвали обращение к иной методологической основе, предложенной в коллективной работе «Русская семантическая поэтика как потенциальная культурная парадигма» (авторы Левин Ю., Сегал Д.М , Тименчик Р.Д , Топо­ров В.Н., Цивьян Т.В.) Эта методология базируется на идее метаисторизма поэзии акмеистов и предполагает выявление подтекстовых цитатных слоев, сквозных метафорических парадигм, связывающих отдельные тексты в единый лирический сюжет. ^ Апробация работы. Отдельные положения диссертационного исследования излагались в ходе выступлений на международных, межвузовских и регио­нальных научных конференциях в г Омске, Магнитогорске, Новосибирске. ^ Практическая значимость работы. Материалы и результаты исследования могут быть использованы при чтении учебных курсов истории русской литера­туры XX века, спецкурсов и проведении спецсеминаров, посвященных литера­туре русского Зарубежья. Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии ^ Основное содержание работы Во введении обоснованы актуальность, научная новизна темы, выявлены цель и задачи работы, определен предмет исследования и методологическая ос­нова. В первой главе «Творческое становление Арсения Несмелова: поиски аде­кватного поэтического самовыражения» представлена творческая биография А. Несмелова, в целом показан сложный путь становления его поэтической лично­сти, обусловленный его непосредственной причастностью к переломным собы­тиям эпохи. Начиная свой творческий путь в русле традиционной реалистиче­ской манеры, воспринимаемой на рубеже веков художественным анахрониз­мом, Несмелов в итоге выходит на магистральную линию русской поэзии, при­соединяя свой голос к диалогу ведущих поэтов эпохи кризиса и слома старой России. Особенность его поэтической судьбы состоит в том, что условия эмиг­рации не только не погасили его творческий дар, но, напротив, способствовали новому рождению поэта. В первом параграфе «Бытовая эмпирика ранних произведений А. Несмело­ва («Военные странички»)» дана характеристика начального дореволюционного этапа творчества Несмелова. Этот этап связан с его непосредственным участи­ем в Первой мировой войне. Личный опыт и впечатление А. Несмелова нашли свое воплощение в его первой книге поэзии и прозы «Военные странички» (Москва, 1915), опубликованной под настоящей фамилией – Митропольский. Произведения, вошедшие в ее состав, представляют собой реалистические сю­жетные зарисовки, в основе которых яркий фронтовой эпизод или текущая фронтовая повседневность. Автор сознательно избегает преувеличенного ге­роического пафоса, уходит от батальных сцен, изображая войну как обыден­ность, а русского солдата - как скромного военного труженика. Часто сюжетом его стихотворений и рассказов становится сцена мирного фронтового быта - солдатский обед, сон и т п. «Военные странички» обнаруживают в Несмелове дар бытописательского зрения, характерного для традиционного реализма, а в начале XX века присущего писателям-знаниевцам, в частности, Куприну Од­нако в огличие от последнего, бытописательский дар которого был направлен в духе времени на разоблачение быта, Несмелов, напротив, воспринимает быт как сферу древних устойчивых традиции и навыков, являющихся единственной опорой для человека в экстремальной военной ситуации. Реалистическая поэзия Несмелова выглядела анахронизмом на фоне модер­нистских течений начала XX века, но, с другой стороны, внимание поэта к реа­лиям внешней жизни в какой-то мере оказалось в русле первоначальных эсте­тических поисков акмеистов, провозгласивших приоритет земного, обыденно­го, в отличие от их предшественников - символистов, устремленных в сферу запредельного (см. статью В.М. Жирмунского «Преодолевшие символизм»). Второй параграф «Футуристический опыт Несмелова» посвящен периоду творчества поэта, связанному с освоением новых художественных форм - аван­гардного искусства. Обосновавшись после окончания гражданской войны во Владивостоке, Несмелов оказался в литературной среде, сформированной, в основном, поэтами-футуристами (Н. Асеев, Д.Бурлюк, С.Третьяков, Н.Чужак и др.). Временное увлечение А. Несмелова авангардным искусством можно воспринимать как по­пытку приобщиться к новой социальной действительности. Бывший офицер царской армии, активный участник гражданской войны, Несмелое пробует себя в качестве профессионального поэта, взяв за образец новую революционную поэзию. Он сознает, что именно эта поэзия соответствует ритму нового време­ни и дает возможность найти свое место в литературной эпохе. Результатом ос­воения новых художественных форм стал сборник «Стихи» (1921). Ориентация Несмелова на футуризм выразилась прежде всего в использовании характерных для этого направления поэтических приемов, однако нельзя согласиться с мне­нием Г. Струве, считавшим сборник «безвкусной смесью Северянина с Мая­ковским». На наш взгляд, это довольно цельный лирический сборник, стихи в котором объединены общей темой «Поэт и революция». Лирический герой сборника - поэт, который делает вид, что испытывает робость перед новым ка­чеством своего творчества Он иронизирует над собственной ролью ученика футуристов, в то же время объясняя причину обращения к авангардному искус­ству своей нереализованностью, называя себя «полузадушенным талантом». Быть футуристом означает для Несмелова принятие революции как историче­ской ценности (статья «Сквозь рухнувшие этажи (О творчестве Н. Асеева)»). Это искусство связано с ломкой старых форм жизни. Подлинное отношение Несмелова к авангарду раскрывается в стихах, посвященных Маяковскому (стих. «Оборотень») и Третьякову (стих. «Поэт»), - его отталкивает в футуризме отсутствие духовности, развязанная стихия первобытного инстинкта, дикой всесокрушающей силы. В то же время Несмелов признает историческую зако­номерность революции, восхищается ее размахом (стих. «Мятежница»), назы­вая себя и людей своего поколения «старцами», которые «втряхиваются в гро­бы», «слепцами». На смену им приходит из «утробы земли» новый человек - «дикарь», «проламыватель окон» (стих. «Бронзовые парадоксы»). Несмелов не может преодолеть своей приверженности прошлому и осознает свою отвер­женность настоящим. Основные самохарактеристики лирического героя сбор­ника («урод», «неудачник», «крошечная моль», «улитка под тяжестью горба», «плясун, не годный для контракта», «фельетонист») представляют собой самоуничижительные определения юродствующего поэта. Сознательное снижение своего образа было ничем иным, как позицией сознательного отстранения от происходящего. Позиция юродивого - это позиция стоящего над временем, по­зволяющая трезво оценить прошлое. В этом отношении интересна поэма «Тих­вин» (1922), в которой разоблачаются идеалы «серебряного» века, в частности, «жизнетворческие» устремления символистов. Запоздалая реакция на модерни­стское течение начала века явилась свидетельством новых творческих поисков Несмелова. Эстетические полюса культуры «серебряного» века — символизм и футуризм - оказываются чуждыми Несмелову и ставят его перед необходимо­стью творческого самоопределения. В третьем параграфе «Преодоление творческой смерти и культ поэзии как ремесла» анализируется сборник А. Несмелова «Уступы» (Владивосток, 1924), свидетельствующий об окончательном расхождении автора с современным ис­кусством и об обретении им собственного поэтического голоса после более чем двухлетнего творческого молчания. Пафос сборника определяют воля к жизни, мужество, которые противосто­ят «смертной тоске», «томлению», «неволе» лирического героя. Основным со­держанием большинства стихотворений сборника становится состояние поэти­ческого духа, находящегося на грани жизни и смерти. Если в начале сборника поэт чувствует себя «истомленным истомой», «тоскующим золотой человечьей тоской», лишенным «источников надежды» и воспринимает смерть как фаталь­ную неизбежность, то в дальнейшем подобное состояние преодолевается. Воз­никают неожиданные новые роли поэта - он бандит, разбойник (стих. «Трудо­любивым поэтом...»). С этим образом связано у Несмелова и реальное положе­ние бывшего белогвардейца, и внутреннее психологическое ожесточение не­сдавшейся души, и, вместе с тем, это его творческая роль. Не случайно воин­ская символика в сборнике «Уступы» непосредственно связана с темой творче­ства («выстрелы таланта», «дротик строки»). Сам акт творчества воспринима­ется как защита, оборона от неприятеля (стих. «Ожидание», «Шесть»). Пони­мая, что обстоятельства не дают ему возможности для активной творческой реализации, Несмелов бросает «разбойничий» вызов удушающему талант вре­мени. Еще одна роль поэта в «Уступах» - труженик («трудолюбивый поэт», «жнец»). Она связана с культом поэзии как ремесла, провозглашенным в эсте­тике акмеистов («Цех поэтов»). Интерес к проблемам профессионального мас­терства, утверждение поэзии как труда, ремесла становится началом смены са­мого типа художественного мышления в XX веке. О. Мандельштам, воспользо­вавшись именами пушкинских героев, разделил поэтов начала века на Моцар­тов, работающих по вдохновению (символисты, футуристы), и Сальери (акмеи­стов), считая, что современность требует новой поэзии - поэзии «сурового и строгого ремесленника мастера Сальери». Как вспоминает Ю. Крузенштерн-Петерец, Несмелое называл поэзию ремеслом, а себя ремесленником: «Такой же честный труд, как труд портного и сапожника». Это является, на наш взгляд, свидетельством движения Несмелова к эстетической программе, заявленной акмеистами. Если на раннем этапе соприкосновение с ними было случайным (стремление к реализму), то после неудавшейся попытки приобщиться к футу­ризму, акмеистические установки открывали Несмелову перспективу нового творческого созидания в атмосфере культурного вакуума. Четвертый параграф «Харбинская эмиграция А. Несмелова и формирова­ние нового поэтического мышления» посвящен эмигрантскому периоду творчества поэта. Здесь рассматривается культурная ситуация в провинциальном Харбине, существовавшие в нем литературные традиции; приводятся подроб­ные сведения о публикациях Несмелова как в Китае, так и в западных эмиг­рантских изданиях, дается обзор воспоминаний современников поэта о его эмигрантской судьбе. Мемуаристы единодушно отмечают литературное одино­чество Несмелова, обусловленное, на наш взгляд, отсутствием адекватной его художественному дару поэтической среды. Это вызвало его попытку устано­вить творческие контакты с европейской средой эмиграции. На Западе поэзия Несмелова была замечена известными эмигрантскими критиками. Прежде всего, некоторые из них отмечали рост профессионального мастерства поэта (Г. Струве, Б. Курбский), отличие его поэзии от творчества западной эмиграции: «суровость», «бодрость», «внутренняя напряженность» стиха на фоне обреченности и упадка западной поэзии, склонной к «мистициз­му» и «идеализму» (Г. Адамович, М. Слоним, Б. Курбский). Адамович и Струве объясняли это отличие близостью Несмелова к советской поэзии. Кроме того, как было замечено многими критиками, поэзия Несмелова - это поэзия военно­го человека, что и породило отмеченные качества его стиха. Ю. Терапиано в рецензии на сборник «Без России», отмечая художественный талант Несмелова, тем не менее называет его поэзию «стихотворством», упрекая его в отсутствии «искренности» - воплощения в стихах правдивых жизненных переживаний. Критика Терапиано, возможно, вызвана его ориента­цией на традиционно-классический вариант поэзии, в частности, на опыт «па­рижской» школы. Однако перспектива развития поэзии XX века, заданная ак­меистами, была связана с другим типом художественного сознания и соответ­ственно поэтического слова: учитывается не только его внутритекстовый смысл, но и вся история предшествующих культурных смыслов, что обуслови­ло широкое использование принципа цитации и осознание текста как литера­турного диалога. Цитатная поэтика акмеистов является следствием особого ро­да историзма, присущего их мышлению: выход поэта из времени, из истории открывает ему новый взгляд на события - взгляд со стороны, в этом случае все времена, исторические эпохи оказываются равны, все рядом, «история воспри­нимается синхронично». Высшей ценностью в такой поэтической системе становится память, как «залог непрерывности и преемственности жизни»; жизнь для поэта представляет совокупность воспоминаний. Эта установка вызвала еще одну особенность новой поэтики - сложное смысловое противопоставле­ние и переплетение тем и мотивов, причем эта особенность характерна как для внутритекстовой структуры стиха, так и для лирической системы в целом. На наш взгляд, иронически названная Терапиано «стихотворством» особен­ность поэтики Несмелова является на самом деле сознательным следованием поэта новому стилю эпохи. Свое новое художественное видение он открыто декларирует в следующих стихах: «Свою страну, страну судьбы лихой, / Я вспоминаю лишь литературно.». Ранее Несмелов видел себя поэтом живой жизни и предметом его стихов были лично пережитые им события. Вынужден­ный переход в мир литературы, где остались следы прошлой жизни, в конечном счете, был для него не вполне органичен, но другого пути для творческой само­реализации у поэта не было. Новая поэтика, основанная на принципе литера­турного диалога, становится доминирующей в его последних сборниках, хотя непосредственный отклик на жизнь не был им утрачен. ^ Во второй главе «Поэтическая историософия зрелого Арсения Несмелова. Сборник «Белая флотилия» как итог пути поэта» анализируются три последних прижизненных сборника поэта: «Без России» (Харбин, 1931), «Полустанок» (Харбин, 1938), «Белая флотилия» (Харбин, 1942), которые являются единой художественной системой и могут рассматриваться в ракурсе акмеистической поэтики, то есть с учетом очевидного цитатного подтекста и принципа сцепле­ния, перетекания мотивов и образов из одного сборника в другой Несмелое в эмиграции вступает в литературный диалог с ведущими голосами эпохи. Акту­альным содержанием этого диалога становится судьба России. В параграфе первом «Своеобразие мотива изгнания в эмигрантской лирике А. Несмелова» анализируется комплекс сквозных мотивов, сцепление которых в художественной системе автора образует единую лирическую парадигму. Лирический герой эмигрантской лирики Несмелова - поэт-изгнанник, вы­нужденный скрываться от преследования «врага», жить вдали от Родины - об­речен на бездействие, «отраженную жизнь» в «мемуарном времени». Тема из­гнанничества реализуется прежде всего через полисемантичные «волчьи» обра­зы, впервые появляющиеся в сборнике «Без России». «Волчиха» здесь Россия, «волчья стая» - те, которые волею судеб оказались вне ее. Сопряжение поня­тий «родина» и «волчиха», «эмигранты» и «волчья стая» обусловлено темой преследования. Лирический герой и его соратники - бывшие воины, вынуж­денные скрываться, как волки, на которых идет охота («Мы бежим, отбитые от стаи, / Горечь пьем из полного ковша»). В них жива «поэзия борьбы», память о событиях «восемнадцатого года», им чужд «сонный быт», их невозможно при­ручить. Однако «волчьи» качества сохраняют не все изгнанники. Так, они живы в «сибирском ветеране» Затоне (стих. «В гостях у полковника»), но исчезли в бывшем офицере Василии Васильевиче Казанцеве, превратившемся в «почтен­ного бухгалтера», «конторскую мымру», «шевиотовый, синий, наполненный скукой мешок» (стих «Встреча вторая»). Вместе с тем, «волчьи» качества Не­смелова - это и злость, ожесточенность, беспощадность, которые рождают в ге­рое преследование и изгнание. Они не являются его сущностными качествами, а привнесены временем. Это обстоятельство заставляет вспомнить известные строки О. Мандельштама: «Мне на плечи кидается век - волкодав, / Но не волк я по крови своей...». Исследователи поэзии Мандельштама выделяют в его лирике так называе­мый «волчий цикл», основная тема которого - участь поэта-изгнанника, восхо­дящая к поэзии Овидия. По мнению Пшыбыльского, Мандельштам превратил овидиева изгнанника в человека, героически сопротивляющегося судьбе. Именно таков поэт - изгнанник в лирике Несмелова - не затравленный, вызы­вающий жалость зверь, а яростно сопротивляющийся обстоятельствам мужест­венный воин. Причем сопротивление в нем вызывает не только травля, погоня, но и ситуация вынужденного бездействия, на которое он обречен, оказавшись в изгнании. В этой связи особый интерес представляет стихотворение «Уезжаю­щий в Африку или...», открывающее сборник «Полустанок»: «Ни крыла, ни руля, ни кабины, / Ни солдатского даже коня. /И в простор лучезарно - глу­бинный / Только мужество взносит меня». Здесь можно обнаружить явные пе­реклички со «Стихами о неизвестном солдате» О. Мандельштама, написанными им в воронежской ссылке. Лирический герой обоих поэтов - солдат, жертва ис­тории, оказавшийся «без крыла и руля», то есть без перспектив, но у Мандель­штама «ласточка» (символ поэтического слова) «разучилась» летать, а «воздух» (по мнению Н. Струве, «аналог духовности, поэтического творчества, вдохно­вения») превращается в «воздушную яму», «воздушную могилу», то есть, в ко­нечном счете, они являются метафорами творческой смерти поэта в условиях катастрофического времени, а герой Мандельштама становится олицетворени­ем творческой воли, трагически сломленной временем. В отличие от Мандель­штама, у Несмелова небо является сферой, несущей не гибель, а спасение -«простор лучезарно-глубинный». Очевидно, что в харбинском изгнании он хранил надежду на возрождение творческих сил и не утратил героического вы­зова удушающему времени. Итак, изгнание поэта - это не только изгнание за пределы родины, но и из­гнание из истории, что Несмелов выражает через мотив «погружения на дно», являющийся устойчивой поэтической парадигмой в лирике начала XX века, (см. например, стих. И Анненского «Я на дне», где образ обломка на дне вхо­дит в метафорический ряд, кодирующий закат культуры, и символизирует смерть поэзии; стих. Мандельштама «Из омута злого и вязкого...», «В огром­ном омуте прозрачно и темно...», связанные единым образом омута-дна, где «дно» является не только сферой небытия, но и лоном рождения поэта). В рам­ках этой парадигмы можно рассматривать стихотворение Несмелова «Сыплет небо щебетом...», в котором обнаруживается сходство со стихотворением Мандельштама «Сумерки свободы», что подтверждается единством ключевых мотивов («корабль», «ласточки», «стихия щебечет» у Мандельштама и «кораб­ли на небе», «щебет невидимок-птах» у Несмелова) Но в отличие от лириче­ского героя Мандельштама, констатирующего смерть прошлого («В ком сердце есть - тот должен слышать, время, / Как твой корабль ко дну идет»), и управ­ляющего кораблем, плывущим в будущее («Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий, / Скрипучий поворот руля...»), герой Несмелова видит «днища» кораблей, а значит, сам находится на «дне» Как вспоминает Е. Сентянина, Не­смелов, подводя итоги своей солдатской судьбы, говорил о себе так: «Ничего больше не будет. Субмарина затонула». Вместе с тем «погружение на дно» ста­ло для Несмелова одновременно новым рождением: «Вот рождение поэта, / И оно всегда чудесно, / И под солнцем и во мраке / Затонувших субмарин» (стих «В затонувшей субмарине»). Погружение на дно в мифопоэтической традиции является условием инициации: «Две ситуации погружения на дно - потоп и сопоставимое с ним крещение - в символическом плане означают смерть «старо­го человека» и рождение «нового» (Элиаде М. Священное и мирское). В лирической системе Несмелова действующий «воин» истории оказывает­ся на «дне», «в затонувшей субмарине», и это приводит к рождению в нем по­эта, способного видеть смысл истории. Находясь на «дне», поэт, как и солдат, вносит свой вклад в историю, но не как участник событий, а как проницающий ход истории мыслитель. Не случайно в стихотворении «Сыплет небо щебе­том...» события прошлого («белая флотилия отгремевших бурь») перемещают­ся из реальной истории в некое идеальное измерение («лазурь»), Параграф второй «Поэтический диалог о Китае (А. Несмелое и Н. Гуми­лев)» представляет собой анализ «китайских» стихотворений А. Несмелова с учетом цитатного подтекста, отсылающего к лирике Н. Гумилева. С образом «дна» тесно связано у Несмелова ряд поэтических мотивов, со­ставляющих «китайскую» тему в его лирике Китай возникает в его эмигрант­ской поэзии и как биографическая реальность, и в то же время очевидно, что поэт откликается на «китайский текст» русской литературы начала XX века, и в первую очередь, на стихи о Китае и книгу «Фарфоровый павильон» Н. Гумиле­ва. Тема Китая в эмигрантской поэзии Несмелова предваряется рядом стихо­творений, представляющих собой раздумья героя над итогами прошедшей жиз­ни. Жизнь для него осталась в прошлом, в настоящем только воспоминания о ней: «И бессонницами свою лампу зажжет / Отраженная жизнь, мемуарное время». Сам Китай усугубляет такое состояние лирического героя, что переда­ется поэтом через мотив «китайского» ветра («И китайский ветер непутевый / По пустому городу бродил» или «На китайском моем полустанке / Даже ветер бессилен и нем»). Образу Китая в лирике Несмелова сопутствует мотив смерти. Это сближает его с Н Гумилевым (ср в его стих. «Путешествие в Китай» «Только в Китае мы якорь бросим, / Хоть на пути и встретим смерть»). У Несмелова даже воз­никает открытое сравнение Китая со страной мертвых, куда «человеческую душу» переправляет «безмолвный гребец», напоминающий мифического Харона (стих. «Прикосновения») Атрибутами китайского мертвого мира у Несме­лова являются «беззвездная ночь», «безысходная тьма». Этот мир противопос­тавлен миру живых, в котором он когда-то находился. Вариантом данной оппо­зиции является противопоставление «дна» и «неба» (ср. с традиционной анти­тезой «нижнего» и «верхнего» миров). На «дне» у Несмелова находятся «рыбьи старцы, тяжкие как глыбы», там покой, размеренность, «течет вода, как мед­ленное время» (стих. «Омут»). «Небо» же является пространством жизни, ему свойственна динамика движения, стремительности, полета, устрашающая оби­тателей «омута». Китай, мир мертвых, дно становятся в художественном сознании Несмелова членами одного ряда синонимических метафор, о чем свидетельствует их по­стоянная взаимозаменяемость в лирической системе поэта. Основные признаки Китая, как страны мертвых, - покой, инертность, безволие, бездействие По­добный образ Китая мы обнаруживаем и в поэзии Н. Гумилева. Несмелов ис­пользует характерную для Гумилева поэтическую лексику Например, в стихотворении «Снежное утро» такие образы, как «фарфоровое утро», «фарфоровая дорога», «фарфоровая тишина», отсылают к «Фарфоровому павильону» Н. Гу­милева, китайский мир которого неподвижен, статичен, и воплощает идеал гармоничного мироустройства Однако за кажущимся сходством в восприятии Китая двумя поэтами можно обнаружить существенные различия. Если для Гу­милева «путешествие в Китай» - это поиски утраченного рая, «неотцветающего сада», то Несмелов воспринимает неподвижность Китая как чуждую ему реаль­ность и ощущает опасность быть поглощенным ею: «Безмерна статика покоя, / Но снится, чувствуется мне, / Что скрыто нечто роковое / В звенящей этой ти­шине» (стих. «Снежное утро»). Опасность кроется в притягахельности состоя­ния покоя, умиротворения, наслаждения от «нежного» пения китайских жен­щин, возле которых оживает «певучий сладкий мир мечты» (стих «Как на Рос­сию непохоже...»). Лирический герой Гумилева, оказавшись в Китае, также ис­пытывает ощущение безмятежной сладости: «И было сладко, как никогда. .» (стих. «Возвращение»), Но для Несмелова стремление к статике, к покою, на­слаждение Китаем есть не более как «причуды поэта»: «И слаще всех причуд поэта / Быть просто радостно-живым...». Скорее всего, эти иронические слова о «причудах поэта» относятся к «китайской утопии» Гумилева. Гумилев никогда не был в Китае, и путешествие в эту страну подразумевает у него условно-символический смысл. Оно связано с «усталостью от жизни современной», с поисками «пристанища», «берега» как альтернативы дурной бесконечности ди­намического бытия, символом которой в цикле «Капитаны» является «Летучий голландец». «Китайские» мотивы не стали сквозными в лирике Гумилева, зна­ком подлинного бытия является у него движение, динамика, а не статика (Зобнин Ю.). Увлечение Гумилева Китаем, как верно угадал Несмелов, было просто «причудами поэта», поэтической игрой в «идеальный» Китай и возникло как психологическая компенсация эротического комплекса. В его лирике отноше­ния между мужским началом и женским чаще всего выступают как поединок неравных сторон (героиня - «враг», «госпожа», «дева-воин», «царица»; герой - поверженный в бою, «коленопреклоненный жрец», «раб униженный»). Поиски идеальной возлюбленной, вызванные желанием лирического героя преодолеть отчуждение между полами, приводит его в Китай - искомый идеал гармонич­ных отношений. В поэзии Несмелова, напротив, в Китае возникает трагическая коллизия не­разделенной любви. Любовную тему в его «китайских» стихах сопровождают «рассвет», «солнце», противопоставленные «закату», «сумеркам», «тьме». По­явление этой символики связано с надеждой героя на возможность полнокров­ной жизни в любви, но в конечном счете «солнце» появляется лишь на мгнове­ние, а мечты героя оказываются иллюзорными Обреченность любви в мире мертвых знаменуется символикой фонаря, напоминающего влюбленным каз­ненного на виселице и вызывающего ощущение безнадежности: «На крюке фонарь качался, / Лысый череп наклонял...» (стих. «Давний вечер»). Параграф третий «Апокалипсис русской истории (тема войны и гибели России в сборнике «Белая флотилия»)» посвящен анализу сборника «Белая флотилия» в контексте историософских представлений начала XX века. Это итоговая книга Несмелова, где сконцентрированы все характерные для его творчества темы и мотивы. Сборник выстроен по принципу циклизации, его композиция в целом обусловлена историософской концепцией автора. Об­щая тема «Белой флотилии» - история России, которую поэт вписывает в кон­текст европейской истории, изображая рубежные эпохи - закат Рима и раннее христианство. Обращение к римской истории вполне в духе историософских представлений начала XX века. Еще А. Блок видел аналогию между своим вре­менем и эпохой раннего христианства, считая, что «узоры человеческой жизни расшиваются по вечной канве» и отказываясь от объяснения исторического процесса явлением метаморфозы (статья «Каталина»). О. Мандельштам, напро­тив, понимал историю как непрерывную цепь метаморфоз: «Старый мир... весь ушел в чаянье и подготовку к грядущей метаморфозе» (статья «Слово и культу­ра»). На наш взгляд, на эти идеи откликнулся и А. Несмелов. Настоящее России - это повторение того, что уже было в истории мировой культуры - вот в чем суть нового понимания истории зрелым поэтом. Сопос­тавляя это настоящее с эпохой заката Рима, Несмелов, вслед за многими ху­дожниками начала века, считает его эпохой заката культуры, но не только рус­ской, а европейской в целом. В связи с этим уместно вспомнить идею О. Шпенглера, автора книги «Закат Европы», об «исторической псевдоморфозе», которая, по его мнению, была пережита человечеством дважды: первая - появ­ление раннего христианства в умирающем Риме, вторая - Петровская Россия начала XX века. Под «псевдоморфозой» Шпенглер подразумевал такую ситуа­цию, когда чужая старая культура так властно тяготеет над страной, что не да­ет возможности для свободного творческого развития молодой и родной для нее культуры и вызывает только ненависть к насилию. В русской литературе начала XX века мотив гибели старой Европы и Пет­ровской России как ее части был одним из ведущих. С этим связан и интерес к Первой мировой войне, которая воспринималась как апокалиптическое собы­тие. Вот почему поэтические размышления А. Несмелова об истории России в «Белой флотилии» начинаются со стихотворного цикла о войне 1914 года - это, по его мнению, начало трагического финала русской истории. Военный цикл Несмелова можно рассматривать в религиозно-философском контексте: война осмыслялась некоторыми русскими философами (Н. Бердяевым, С. Булгако­вым и др.) как «последняя» в апокалиптическом смысле. Близок этим идеям и Н. Гумилев, воспевавший войну как «священный час», борьбу между силами добра и зла. Несмелов признает, что когда-то также разделял эти идеи («Я ду­мал, скрытый тяжкой мглою, / Что ты, последняя война, / Грозой промчишься над землею»), но теперь с позиции другого времени, когда в мире идет еще бо­лее ужасная война, он вступает в полемику с религиозно-апокалиптическим пафосом начала века. Для него герои Первой мировой войны олицетворяют не сознательный подвиг Христова воинства, как у Гумилева, а являются неволь­ными жертвами исторической необходимости. Несмелов осознает войну как историческую драму России, фатально неизбежную при смене культурных эпох. Не случайно в поэме «Тысяча девятьсот четырнадцатый» он называет этот год «последним годом эпохи» (ср. «Поэму без героя» А. Ахматовой). Следующий этап финала Петровской России - революция и гражданская война. Помещая в стихотворный цикл, посвященный этим событиям, стихотво­рение о гибели Пушкина «Кого винить», Несмелов пытается найти завязку тра­гического конца России в предыдущей эпохе. Несмелов полемически отрицает традиционную оппозицию Поэт-Царь - Царь сам является жертвой убийц Бо­лее того, он объясняет революционный слом страны (стих. «В этот день») теми же причинами, что и гибель Пушкина - это российская тупая злоба («страшные нетопыри») и беспомощность, лицемерие дворянской элиты. С гибели Пушкина начинается «кровавый путь», по которому пошла Россия. В общественном соз­нании русской интеллигенции Пушкин олицетворял собой идеальную возмож­ность дальнейшего развития России - синтез народной и дворянской культур, почвы и просвещения Революция - это конец того событийного ряда, начало которого Несмелов видел в «гибели Пушкина». Возникший разрыв, а затем столкновение двух ставших враждебными культур (ср. также статьи Блока «Народ и Интеллигенция», «С гихия и культура», цикл «На поле Куликовом») привели к гибели культуры интеллигентской, олицетворением которой был ев­ропейский город Петербург. Вслед за Блоком Несмелов воспринимает рево­люцию как возмездие, обрушившийся на город «божий гнев», «взрощенный всяческим посевом сытых ханжеств, векового зла» (стих. «Божий гнев») Основная оппозиция этого стихотворения - «город» и «скифы» - в различ­ных вариантах встречается в поэзии начала XX века. Так, в стихах В. Брюсова («Грядущим гуннам») и А. Блока («Скифы») можно обнаружить мотив привет­ствия «восточных варваров», которые обновят старый мир западной культуры. В. Соловьев, указывая на «желтую опасность», грозящую поглоти ib Европу, видел предназначение России, находящейся на стыке Европы и Азии, в том, чтобы примирить эти два враждующих начала ( статья «Три разговора»). А Бе­лый, напротив, считал такое объединение губительным для России, так как оно приведет к уничтожению ее национального и культурного своеобразия. Эти идеи получили дальнейшее развитие в эмиграции, в частности, в философии «евразийцев», провозгласивших «решительный отказ от культурно-исторического европоцентризма» как абсолютно чуждой России культурной ориентации, и считавших «исход к Востоку» возвращением к се самобытным истокам (Н. Трубецкой, П. Савицкий, Л. Карсавин и др.). А. Несмелов полемически откликается и на эти историософские идеи. По его мнению, Восток поглощает русскую культуру: в стихотворении «Эпита­фия» реальная картина наводнения воспринимается как метафорическая - «желтоводная река» уничтожает русское селенье: «И через столько-то летящих лет / Ни россиян, ни дач, ни храма - нет». В «Стихах о Харбине» (сборник «По­лустанок») появление русского юрода на Востоке Несмелов сравнивает с мис­сией Петербурга Этот город, построенный «про запас» «перед днем россий­ской встряски», должен был стать, по аналогии с Петербургом, своего рода «окном на Восток». Однако, показывая крушение Петровской России, Несме­лов пророчит гибель и ее «осколку» - Харбину. Являясь очевидцем контакта двух культур, русской и восточной, поэт увидел, что ожидаемого обновления России с помощью Востока не произошло. Не случайно в сборнике «Белая флотилия» стихотворение «Эпитафия» открывает новый цикл, объединенный темой смерти. Метафорика этого цикла (стих. «До завтра, друг» и «Последний путь») от­сылает нас опять же к поэтическому контексту начала века. Так, Несмелое ис­пользует ключевое слово эпохи «серебряный»: «серебряный снег и серебряный гроб» и др. (ср. стих. Блока «Целый год не дрожало окно...»: «Выносили сереб­ряный гроб...» или стих. Ахматовой на смерть Блока «А Смоленская нынче именинница»: «Принесли Пресвятой Богородице / На руках во гробе серебря­ном / Наше солнце в муках погасшее, - / Александра, лебедя чистого»). Портрет лежащего в гробу (стих. «Последний путь») напоминает Блока, который был центральной фигурой в культуре «серебряного» века («человек эпохи», по оп­ределению Ахматовой), отсюда понятно употребление эпитета «серебряный» у Несмелова - используя ахматовскую метафору, он расширяет ее смысл: лежа­щего в гробу можно воспринимать как образ «серебряного» века. Очевидно, что Несмелов, как и его знаменитые современники, рассмат­ривал финал истории сквозь призму гесиодова кода. В своих стихах он сход­ным образом обыгрывает традиционные определения временных периодов: «золотой», «серебряный» и «медный». Так, поэт еще в «Уступах» тоскует «зо­лотой человечьей тоской» (тоска по утраченному раю, по классической культу­ре «золотого» века), понимая, что пришло время иной поэзии, и характеризуя ее следующим образом: «медно разорванный маршем ритм золотого стиха». На­ступающая в России эпоха - это эпоха маршевых ритмов, требующая от поэта мужества, творческой стойкости и героической воли. Еще одна смысловая оп­позиция возникает в стихотворении «Флейта и барабан»: «медно-красный бара­бан», музыкальный инструмент новой революционной эпохи, противопостав­ляется здесь «флейте», сопровождающей тему любви «сумасшедшего музыкан­та». Музыка «флейты» - это музыка согласных созвучий, напоминающая здесь гладко льющийся стих Бальмонта. В целом, данная оппозиция может быть ос­мыслена тоже в русле гесиодова кода: в новой России наступает барабанный «медный» век, в эмиграции умирает век «серебряный», дионисийский. Заключительные стихотворные тексты «Белой флотилии» объединяет тема безысходности. Прилив надежды, возникший в поэте как отклик на русскую философию бессмертия (стих. «Книга о Федорове»), исчезает при воспомина­ниях о прошлом (стих. «Родина», «Тихвин»), вызванных событиями Великой Отечественной войны: уютный мир его родного древнего русского городка раз­рушен новым нашествием, которое воспринимается Несмеловым в апокалипти­ческом ключе. Лирический герой стихотворения «Новогодняя ночь» представ­лен как единственно живущий в безлюдном ночном пространстве. Ожидание «рыцаря-спасителя» оказывается тщетным, так как он - лишь герой «старой сказки, фабльо и седых баллад». Мотивно связана с этим текстом следующая за ним «Русская сказка», в основе которого лежит сказочный сюжет о Морозке. Однако этот сюжет переосмыслен Несмеловым в духе символистского мифа о спящей красавице, образ которого А. Белый в статье «Луг зеленый» соотносил с Россией и дал ей имя Катерина. Несмелов в «Русской сказке» назвал свою ге­роиню именем, не характерным для русских волшебных сказок - Катей, сознательно, на наш взгляд, включая свое стихотворение в «Катеринин сюжет» рус­ской литературы, исходный текст которого был указан А. Белым - это «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях». Основные сюжетные компоненты сказ­ки: женственный идеал (душа), персонаж, олицетворяющий зло, колдовские ча­ры, вызывающие сон, плен души, фигура рыцаря, защитника идеала, - стали архетипической схемой для ряда литературных сюжетов (Гоголь, Островский, Толстой, Белый, Блок). Включая свою «Русскую сказку» в этот общелитературный миф, Несмелов существенно трансформирует исходную архетипическую схему, соединяя ее с народным сказочным сюжетом. Литературному сюжету о возможном спасении России - «Катерины», надежде на ее пробуждение, он противопоставляет иной сюжет с иным исходом. Его героиня, засыпая, погибает, поскольку мужичок-«спаситель» явился лишь иллюзией ее замерзающего сознания. Финальное сти­хотворение сборника возвращает нас к началу книги, с которым оно связано единой историософской концепцией. Если в начале книги речь идет о закате Рима, в недрах которого зарождалось христианство, давшее перспективу чело­веческой истории, то в конце дан образ погибшей России, последнего христи­анского «приюта», разрушенного бойнями XX века. Сквозные мотивы сборника воссоздают образ пустого ледяного пространства, в котором о жизни свиде­тельствует лишь один слабый звук - «зазвеневший» стихами снег, то есть еще не угасший творческий дух, «звон» души, откликающейся на философию бес­смертия - выразитель веры, не покинувшей поэта. Ледяному пространству не­бытия, куда погружается «замерзающая» душа, до последнего мгновения перед смертью противостоит не утраченное памятью видение «дома» - пространства родины детства - прошлой России. ^ В заключении подводятся итоги исследования. Поэтическая судьба Арсения Ивановича Несмелова складывалась в прямой зависимости от времени. Благодаря активной жизненной позиции, деятельной натуре, он стал участником основных исторических событий эпохи, лично пе­режив ее трагические катаклизмы. Творческая эволюция поэта свидетельствует о его чуткой реакции на перемену духовной атмосферы в России и в целом от­ражает основные тенденции русской поэзии начала века. Ощущая себя в потоке ' времени, Несмелов начал свой творческий путь как поэт, откликающийся на реалии самой жизни. Тематика его первых стихотворений непосредственно свя­зана с фактами его биографии. Реалистическое зрение стало доминантой его художественного дара и не было утрачено им и в зрелый период творчества. Однако в контексте культурной переломной эпохи традиционный реализм уже не был искусством времени. Поэтические достижения в этот период были свя­заны с различного рода модернистскими исканиями. Отсутствие реакции на них у раннего Несмелова объясняется тем, что его внутреннее самочувствие поначалу не было самочувствием поэта. Осознание себя поэтом пришло к нему позже и именно тогда, когда он оказался в стороне от новой социальной реаль­ности. Попытка приобщения к бытию постреволюционной России сблизила Несмелова с футуристами, но он остался чуждым мировоззренческой основе нового искусства, прикосновение к авангардной поэзии оказалось на деле лишь внешним усвоением формальных футуристических принципов Выход из событийного потока времени, утрата своей социальной роли обу­словила внимание Несмелова к собственно эстетической сфере искусства Он стремится к обретению адекватного самовыражения, отвечающего его новому мироощущению поэта-«изгоя». Следствием этих творческих поисков стал сборник «Уступы». Поэт, изгнанный из жизни, переставшей быть для нею ис­точником творческого вдохновения, усилием воли, упорным трудом создает свой стих. Позиция поэта-«труженика», признание поэзии как «мастерства», «медленной науки» сблизили его с акмеистами, в частности, с О. Мандельшта­мом, ставшим для Несмелова образцом героического сопротивления удушаю­щему времени. В эмиграции завершается формирование поэта. Именно в Харбине проис­ходит переход поэта из пространства истории в пространство культурной памя­ти из реального времени в «мемуарное время», следствием чего стало усвоение Несмеловым основного принципа акмеистической поэтики - принципа литера­турного диалога. Общей темой поэтического диалога Несмелова со своими предшественни­ками становится трагическая участь Петровской России. Поэтическая историософия Несмелова является наиболее значительным его вкладом в русскую ли­тературу Его концепция истории выстраивается как ответ на возникшие в на­чале XX века философские и художественные версии будущего России и в це­лом может быть пояснена в контексте идеи Шпенглера о Петровской России как исторической псевдоморфозе. Революционное возмездие Петербургу поэт объясняет тем, что чуждые формы европейской цивилизации не способствова­ли развитию национально-культурной самобытности и вместо свободного роста собственных творческих сил вызвали только ненависть и разрушительный взрыв. Слабость национального самосознания привета к окончательному уга­санию «души» России Основные положения диссертации изложены в следующих работах: 1. Сафронова Т.И. Семантика «волчьего» в поэзии А. Несмелова // Ху­дожественная индивидуальность писателя и литературный процесс XX в. (Тезисы докладов межвузовской научной конференции в Омском педуниверситете 25-27 мая 1995 года) - Омск, 1995. - С. 59-62. 2. Сафронова Т.И. Семантическая оппозиция «Россия - Восток» в лирике А. Несмелова // Россия и Восток, филология и философия (Материалы IV международной научной конференции «Россия и Восток: проблемы взаимодействия») - Омск, 1997 - С. 54-58 3. Сафронова Т И. Военная лирика А Несмелова в контексте историософских концепций начала XX века // Художественная индивидуаль­ность писателя и литературный процесс XX века (Тезисы докладов межвузовской научной конференции 20-21 мая 1997 г.). - Омск, 1997. -С. 36-39 4. Сафронова Т И Стихотворение «Кого винить» А Несмелова в контек­сте сборника «Белая флотилия» // Пушкинские чтения. Материалы научно-практической конференции, посвященной /200-летию со дня рож­дения А.С Пушкина. - Тара, 1999.-С. 18-19. 5. Царегородцева Т.И. Сатирический прием мнимого самоуничижения в сборнике Арсения Несмелова «Стихи» // Проблемы современного об­разования и методы активизации учебного процесса на рубеже веков (Сборник научно-методических материалов). - Тара, 2000. - С. 19-25. Научное издание Царегородцева Татьяна Ивановна АРСЕНИЙ НЕСМЕЛОВ: ПОЭТИЧЕСКАЯ СУДЬБА В КОНТЕКСТЕ ПЕРЕЛОМНОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЭПОХИ Автореферат Лицензия ЛР № 020845 Подписано в печать 20.05.2002 г. Формат 60x84/16 Бумага офсетная П.Л.-1.0 Способ печати - оперативный Тираж 100 ОмГПУ, Омск, наб. Тухачевского, 14 Филиал ОмГПУ в г. Таре, пер. Школьный, 69 Скачать 314,82 Kb. оставить комментарий Дата 18.10.2011 Размер 314,82 Kb. Тип Литература, Образовательные материалы