скачать ^ В 1929 году Максим Горький, прочитавший роман о Грибоедове "Смерть Вазир-Мухтара", писал его автору, Юрию Тынянову: "Грибоедов замечателен, хотя я и не ожидал встретить его таким. Но Вы показали его так убедительно, что, должно быть, он таков и был. А если и не был – теперь б у д е т (разрядка наша – Р. А.)". Обратим внимание на последнюю фразу. Автор романа "Мать" и будущий Главный Писатель Страны Советов, упомянув о власти писательской фантазии над реальностью, невольно проговорился и выдал сокровенную тайну большевиков: те не хуже своих оппонентов знали, что исторический материализм – фикция, что сознание первично, что надстройке по плечу пересоздать базис и что весь изменчивый мир может прогнуться под удачные словесные конструкции. Поэт Николай Гумилев был, разумеется, расстрелян не из-за участия в мифическом заговоре, а из-за стихотворения "Слово", где простодушно описал механизм секретного оружия коллег-творцов. Позволим себе небольшое отступление в область отечественной истории. В СССР фантасты долгие годы никакой власти не имели, будучи обезоружены ложной альтернативой: им предстояло делать выбор между зеленым и квадратным – то есть между грезами "ближнего прицела" и "человековедением". Кремлевские идеологи, опасаясь всемогущества пишущей братии, долгие годы поддерживали "жюльверновское" направление (выродившееся у нас в "казанцевское"), разменивая фантазии на мелкие инженерные придумки вроде подземных чудо-телевизоров или самонадевающихся ботинок. Поощряли тех, кто тиражировал безобидные глупости, и пригибали всякого, попытавшегося использовать фантастическую власть над материальным миром. История отечественной фантастики являет собой подлинный мартиролог. Ефремова пригнули, обузили и уже мертвого добили одноименной "школой", состоящей из халтурщиков. Снегова большую часть жизни продержали в лагере. Григорьева подло споили. Альтова выдавили в патентоведение. Парнова соблазнили совписовской синекурой. Булычева искусно рассорили с критиками и читателями. Стругацких печатали в год по чайной ложке – несть числа примерам. Конечно, некоторые зашифрованные откровения советским писателям все-таки удавалось протащить в печать, перехитрив цензуру. Наиболее известна вторая глава третьей части повести Стругацких "Понедельник начинается в субботу". Путешествие Александра Привалова на машине времени Луи Седлового было вовсе не развернутой пародией на произведения коллег (стоило ли тратить десяток страниц только на веселую раздачу легких оплеух?), но попыткой обозначить реальные возможности Homo Fantasticus. Магом был не только писатель-талант, но и жалкий ремесленник, живописатель Рефрижираторов и Пантеонов – другое дело, что будущее, им сооруженное, имело отчетливый привкус картона и быстро дематериализовалось. Но что случилось бы с миром, если бы фантасты принялись не мелкими набегами, но целенаправленно его изменять? Примечательно, что наиболее заметные фантастические книги последних двух лет (будь то "Vita Nostra" Дяченко, "Черновик" с "Чистовиком" Лукьяненко, "Хомячки в Эгладоре" Галиной, "Библиотекарь" Елизарова и др.) впрямую касаются именно этой темы – власти Слова, способного перекроить действительность вместе со всеми ее железобетонными производительными силами и производственными отношениями, ценами на углеводороды и спорами хозяйствующих субъектов. Наши авторы лишь в самые последние годы оценили en masse свое могущество и всерьез взялись за освоение этой темы, дабы претворить свои причудливые фантазии в жизнь. Почему у нас джинн вырвался из бутылки только сейчас? Случайно ли? Не становятся ли фантасты пешками в чужих шахматных партиях? С какой целью, например, Первый канал взялся поощрять "вампирологию" того же Лукьяненко – да с таким напором, что, казалось, кровососы вот-вот материализуются и отправятся бродить по улицам Москвы? Как известно, конспирология является богатым поприщем политологов и шизофреников, но в каждой куче конспирологического мусора таится один процент истины – зря, что ли, Уилл Смит с Томми Ли Джонсом отлавливали пришельцев, руководствуясь публикациями в "Экспресс-газете", "Голосе Вселенной" и "СПИД-инфо"? На Западе, кстати, о власти слова и образа над реальностью догадались давно. Гамильтоновский "Невероятный мир" был написан еще черт-те когда, а уж Голливуд, допустим, впервые занялся активным переустройством американской жизни еще во времена "Великой Депрессии", залечивая раны, нанесенные экономическим кризисом. Западный фантаст, не связанный догмами истмата, заранее знал, что облечен властью над миром и обязан вести себя осторожно. Увы, и на Западе не обходится без катаклизмов. Вот недавний пример: в конце минувшего года опытная как будто бы миссис Джоан Ролинг едва не отправила в нокаут всю мировую сказочную литературу, включая своего Гаврика Пэ. Влегкую, буквально двумя словами. Во время американской гастроли писательница имела неосторожность признаться в нетрадиционной сексуальной ориентации. И ладно бы своей, но нет: одного из главных героев гепталогии – покойного Альбуса Дамблдора, многолетнего директора школы магов Хогвартс и многолетнего покровителя Гарри Поттера. Никто миссис Ролинг за язык не тянул. Один из фанатов гепталогии спросил у ее создательницы всего лишь, была ли у экс-директора Хогвартса в жизни подлинная страсть – не в смысле борьбы с Темным Лордом, а в обычном человеческом смысле, как это принято у нас, маглов. Писательница ответила: "Буду с вами искренней. Я всегда считала, что Дамблдор – гей". Более того: Джоан Ролинг назвала и имя персонажа, в которого покойный директор был в юности безнадежно влюблен. Им, к счастью, оказался не Гарри, а эпизодический злой волшебник Джеллерт Гринделволд, который, кроме последнего тома поттерианы нигде ранее не упоминался вовсе. Перелистайте, если успели позабыть, седьмой том. В этой заключительной книге цикла читатель – на пару с главным действующим лицом романного цикла и практически одновременно с ним – действительно узнавал о Дамблдоре довольно много неожиданного и не слишком приятного. Например, Гарри Поттер только ближе к финалу догадывался о том, что у главного его благодетеля в Хогвартсе был некий долгоиграющий и законспирированный план борьбы с Темным Лордом – и в этом плане мальчик-со-шрамом, прежде чем выйти в ферзи, должен был сыграть обидную роль пешки, человека-функции, живого орудия, с младенчества заточенного госпожой Фортуной против Волан-де-Морта (интрига, соответственно, удалась). Если бы в тексте поттерианы имелись бы хоть малейшие намеки на склонность Дамблдора к педерастии, то, будьте уверены, злоязычная и беспардонная журналюга Рита Скитер раздула бы историю до вселенских масштабов и потопталась бы на костях покойного директора педагогического учреждения. Однако, судя по тому, что ничего подобного не случилось и скелеты остались в шкафах, можно предположить: в биографии героя зацепок на сей счет не было. Иными словами, не выскажи лично Джоан Ролинг своих писательских соображений постфактум, ее собственный текст формально не давал никаких оснований подозревать Дамблдора в принадлежности в сказочному гей-сообществу... А кстати, есть ли оно в принципе – это самое гей-сообщество в мировой детской литературе? Или – если брать шире – проявляли ли каким-то образом герои других популярных детских книг свои нетрадиционные сексуальные потребности? Своим неосторожным словом литературная родительница Гарри Поттера открыла ящик Пандоры – и тут же едва ли не все знакомые и знаковые персонажи, любимые с детских времен, оказались жутко подозрительными в смысле сексуальных перверсий. Бедные создатели сказочных произведений, ставших мировой детской классикой, как-то не задумывались над тем, что в сексуальной жизни бывают отклонения. И потому их тексты оказались необычайно уязвимыми для превратно-развратного толкования. Какие отношения, например, связывали Винни-Пуха и Пятачка? Кролика и ослика Иа-Иа? Кристофера Робина и Слонопотама? Что подразумевал Алан Милн под шариком? Как теперь следует толковать фразу "мой любимый размер"? Вопросы, вопросы... Кем был, например, Карлсон – "в меру упитанный мужчина в полном расцвете сил", какого черта он прилетал к юному Малышу и с какой целью заманивал в свой пентхаус? И почему на стене квартиры Карлсона висело изображение петуха? Неужели?.. О Господи! А фрекен Бок? Была ли Фрида и впрямь ее сестрой или домумучительница лишь умело прятала свои лесбийские наклонности? А гангстеры Филле и Рулле, эти два голубка неразлей-вода? У них была только банда или нечто большее? И какое белье они воровали – мужское или женское? Начинаешь вдумываться – и тут же понимаешь, что Карабасом-Барабасом явно двигала противоестественная тяга к крепкому деревянному человечку Буратино. И не за красивые же глаза дряхлая Тортилла, прах ее побери, отдала Буратино ключ? И была ведь наверняка тайная причина, по которой Мальвину всюду сопровождал пудель Артемон? Или вот Иван Царевич. ЧТО у него было с Серым Волком? С лягушкой? А у Емели – с печкой? (Не зря же он на ней все время лежал?) А у героя Ершова – с Коньком-Горбунком? А у Волка с престарелой бабушкой Красной Шапочки? (Почему он вот так оказался в бабкиной постели – да еще в женской одежде?) А у Багиры – с Маугли? А у Кота – с сапогами?.. Однако шутки в сторону. Мировая детская литература – в своем сказочном изводе – до сих пор не нуждалась в перверсивной тематике. Она, эта литература, упомянутую тематику мудро обходила и без нее прекрасно обходилась – без вреда для сюжетов. И ничего дурного в этом невинном умолчании не было. Нормальный педагогический такт. Да, политкорректность и толерантность к меньшинствам – вещь безусловно хорошая. Но для ее демонстрации мадам Ролинг выбрала, мягко говоря, не самый удачный повод. Солженицын прозорливо писал о том, что "одно слово правды весь мир перетянет". Именно поэтому фантасту так важно уметь фильтровать базар. У Евгения Лукина был, если помните, такой фантастический рассказ – "Словесники". В нем описывался мир, где мысль изреченная сразу материализовалась, и это было бы хорошо, кабы не одно "но": достаточно было попасть в этот мир обычному нашему современнику и по привычке простодушно загнуть матерное коленце, как мир немедленно улетал туда-то и туда-то – откуда возврата нет... Перспектива безотрадная, что ни говори.
|