Вахромеев К. В.; митрополит Минский и Слуцкий Вопросите Господа за меня / митрополит Филарет Вахромеев. Минск: Белорусская Православная Церковь, 2008. 480 с. Isbn 978-985-511-119-2
| скачать Митрополит Филарет (Вахромеев) «Вопросите Господа за меня...» (4 Цар. 22: 13) Филарет (Вахромеев К.В.; митрополит Минский и Слуцкий) Вопросите Господа за меня... / митрополит Филарет Вахромеев. — Минск: Белорусская Православная Церковь, 2008. — 480 с. ISBN 978-985-511-119-2 УДК 271.22-42 ББК 86.372 Прямая речь за двадцать лет Пресс-служба Патриаршего Экзарха всея Беларуси представляет книгу, основу которой составляют ответы Высокопреосвященнейшего Митрополита Филарета (Вахромеева) на вопросы журналистов, заданные Владыке в течение последних двух десятилетий — с 1988 по 2008 год. Издатели выражают глубокую благодарность всем собеседникам Его Высокопреосвященства за интересные вопросы, которые глубоко и ярко отражают время и его насущные проблемы. При подготовке книги к изданию приоритетным был избран тематический принцип организации вопросов и ответов. Такой подход позволил проявить в первую очередь внутренний строй и логику ответов Митрополита Филарета, а также систематизировать информацию в интересах читателя для быстрого поиска нужных материалов и их контентного анализа. Общая последовательность исторических периодов и знаменательных событий в жизни страны и Церкви прослеживается в чередовании разделов. Во вторую очередь преследовалась цель представить коллективный портрет корреспондентов разнообразных печатных средств массовой информации разных стран. Тем самым пресс-служба стремилась воздать дань уважения и признательности журналистам за их внимание к Православной Церкви и за непростой труд раскрытия перед обществом её религиозной, исторической, культурной и социальной жизни. Формулировки вопросов и ответов не подвергались редактированию; ни один из блоков «вопрос—ответ» не был купирован, поскольку стилистика речи и тональность диалога по-своему отражают особенности состояния общества. В отдельных случаях, которые были связаны, как правило, с техническими сокращениями текста при подготовке материала в печать или при необходимости перевода, ответы Патриаршего Экзарха приведены в редакции, завизированной Его Высокопреосвященством. Рабочим языком книги избран русский, что соответствует прямой речи Митрополита Филарета; переводов с английского, белорусского, болгарского, немецкого и польского языков не предпринималось. В ситуациях, когда было необходимо сделать выбор между несколькими вариантами вопросов и ответов на одну и ту же тему, приоритет отдавался наиболее ярко и остро сформулированным вопросам, которые, естественно, вызывали и более полные и развёрнутые ответы. В книге использованы материалы интервью, данных Владыкой Филаретом в течение 1988–2008 годов следующим газетам и журналам: «7 дней», «30 Giorni», «Аргументы и факты в Беларуси», «Беларусь», «Белорусы и рынок», «Вечерний Минск», «Во славу Родины», «Время», «Всё о футболе», «Газета», «Голас Радзімы», «Добры вечар», «Жизнь национальностей», «За безопасность движения», «Звязда», «Культура», «Мир с Богом», «Музыкальная академия», «Новое время», «Народная газета», «Национальная экономическая газета», «НГ-религии», «Неделя», «Обозреватель», «Российская Федерация сегодня», «Русь державная», «Рэспубліка», «Самарянин», «Семья», «СБ-Беларусь сегодня», «Советская Белоруссия», «Спортивная панорама», «Ступени», «Царкоўнае слова», «Экономические стратегии», «Slowo Powszechne», а также Белорусскому телеграфному агентству (БелТА) и прессслужбе Украинской Православной Церкви Московского Патриархата. Июнь 2008 года, Минск Детские годы, военное время… Ваше Высокопреосвященство, каждая семья в России, в Беларуси, на Украине помнит о Великой Отечественной войне. Как сохранились в Вашей памяти эти годы испытаний для нашей страны и Русской Православной Церкви? Чем запомнились Вам дни 22 июня 1941 года и 9 мая 1945 года? — К началу войны мне исполнилось всего шесть лет, и я не без труда вспоминаю свои личные ощущения; во многом они переплетаются с рассказами родителей. Помню наши сборы на летний отдых — отец получил очередной отпуск как раз накануне войны; у нас даже сохранилась справка из Училища Московской консерватории: «…разрешается очередной отпуск с 21 июня по 15 августа». Родители собирались провести отпуск в своём любимом Коренёве Клепиковского района Рязанской области, что возле села Тумы. Но при этом они замечали много симптомов, которые заставляли их, как и всех внимательных людей, быть начеку. Всю весну 1941 года проводились учебные светомаскировки, газетные сообщения были очень разноречивы, Германия к тому времени уже оккупировала Польшу, к апрелю английский Ковентри был разбомблен, англичане сами стали совершать налёты на Берлин… В воскресенье 22 июня отец взял меня с собой в магазин на Добрынинскую площадь, чтобы исполнить моё давнишнее желание — купить мне большой мяч. Здесь, на площади, мы и услышали выступление Молотова с сообщением о том, что немецкие войска нарушили нашу западную границу и бомбят многие населённые пункты. Вместо мяча я получил маленький заплечный мешок, в который мама собрала самое необходимое для тех случаев, когда объявляли воздушную тревогу. Такие мешки были и у сестры Ольги, и у всех членов нашей семьи — как, впрочем, и у всех москвичей. Первая воздушная тревога в Москве была объявлена 24 июня. К счастью, она была учебная, но мы об этом догадались только в бомбоубежище. Так что именины отца — а это был день апостолов Варфоломея и Варнавы — мы провели не так, как всегда, потому что дни Ангелов членов нашей семьи всегда были радостными и весёлыми семейно-церковными праздниками. Первую настоящую ночную бомбёжку в Москве пережила Мария Фёдоровна — сестра моей мамы и моя крёстная. В ночь на 20 июля она была дома в Москве, а мы, то есть мои родители, бабушка, сестра Ольга и я, были за городом в Белых Столбах, где в течение нескольких довоенных лет снимали жильё на летний период. Мы всю ночь не спали, видя зарево московских пожаров, а утром отец поспешил в город. К счастью, наш дом уцелел и за всю войну не пострадал, хотя бомбы несколько раз падали сравнительно недалеко. Со временем налёты потеряли свою систематичность, но продолжались ещё и в следующем году. Помню, что с октября отец уже работал со своими учениками, а после того как фашистов отбросили от Москвы, жизнь столицы вошла в суровое, но в целом привычное русло. Отец много работал с учениками, иногда даже во время вечерних авианалётов они не оставляли занятий. Вскоре в Москве стала возобновляться деятельность музыкальных учебных заведений, и папа стал ещё более занят своими профессиональными делами. 21 марта мне исполнилось семь лет, и 7 апреля 1942 года, на третий день Пасхи, отец начал учить меня игре на фортепиано. Я очень смущался, но вскоре всё вошло в норму. Помню, что в мамин день Ангела на второй год войны мы с папой были в садоводстве на Воробьёвых горах и покупали рассаду капусты и помидоров. Тогда все клочки московской земли при жилых домах жители использовали как маленькие огороды. И у нас тоже был свой огородик. Родители в тот день сажали зелень и вспоминали мирное время… На следующий год у нас за городом был уже участок побольше, и тогда я активно помогал папе убирать дёрн и садить картофель. …16 апреля 1942 года скончалась моя бабушка Анна Павловна, её похоронили на Даниловском кладбище, там же, где покоится мой старший брат Александр, умерший 27 декабря 1930 года в возрасте трёх лет. В сентябре я поступил в общеобразовательную и в музыкальную школы; учился, вроде бы, неплохо. Весна 1945 года — это, прежде всего, репродукторы в каждом доме, по всей Москве, по всей стране, рассказывающие о событиях на фронтах. После первомайского парада разговоры были об одном — о падении Берлина. О том, что гарнизон города капитулировал, сообщили 2 мая. Светлое Христово Воскресение 3 мая было Пасхой долгожданной Победы: Светлая седмица стала торжеством витающей в воздухе вести об окончании войны. Люди буквально старались не отходить от радиоприёмников и репродукторов, атмосфера была накалена, кажется, до предела! Сообщение о подписании Акта о безоговорочной капитуляции Германии состоялось 9 мая в 2.30: ночи уже не было, наступивший день был жарким и в прямом, и в переносном смысле, а в 22.00 был дан салют Победы — 30 залпов из 1000 орудий в свете разноцветных прожекторов!.. И бесконечная радость, и надежды, и вера, что теперь всё будет только хорошо! «Берегите студенческие годы: будете с любовью вспоминать их» Владыка, что привело Вас в Семинарию, ведь в годы Вашей молодости такой выбор должен был стать более чем сознательным? — Промысл Божий, не иначе. Будучи выпускником московской школы, я имел намерение поступить в институт иностранных языков. Но из-за желтухи врачи уложили меня в постель на три месяца. Более того, для поступления в вуз было непреодолимое препятствие — я не состоял в рядах комсомола. Ещё до болезни мы ходили с моим товарищем в институт иностранных языков, «пробовались» на собеседовании. И мне как «некомсомольцу» отказали даже в допуске к приёмным экзаменам. А мой товарищ, который меня агитировал поступать, был принят. Он всё пытался меня утешить, мол, подавай заявление в комсомол, оформим тебя, дадим характеристику, примем, всё будет хорошо. Я говорю: «Нет! В комсомол вступать не буду». Когда я заболел, тётя Маня, моя крёстная мать, сказала твёрдо: «Всё! Никаких институтов! Вот тебе Псалтирь, учись читать по-церковнославянски, и с Богом — в Семинарию. Вот тебе молитвослов, лежи и читай молитвы». Нельзя сказать, что всё это было для меня внове, — наша семья была церковной, и, конечно, в храм Божий я ходил регулярно. И в школе сидел за одной партой с Алёшей Ушаковым, с которым только мы вдвоём из всего класса носили на груди кресты. Мы их не снимали никогда, и все, в том числе и педагоги, знали, что мы — «верующие учащиеся». По этому поводу, правда, у нас не возникало никаких проблем... Тётя Маня осталась незамужней, потому что в их семье было тринадцать детей, и моя будущая крёстная посвятила себя воспитанию сестёр и братьев. Такая традиция была в многодетных семьях, ведь, естественно, одна мать не могла с детьми управиться, и старшие избирали эту стезю, потому что все были глубоко верующими людьми и смотрели на семью как на малую Церковь. А когда умерла бабушка, тётя Маня взяла на себя заботы о младших. Вот онато и была моей крёстной матерью, наставляла меня в вере. С нею я с самого раннего детства ходил в Свято-Никольский храм, что на Новокузнецкой улице, в Скорбященский храм на Ордынке. И, видимо, моя крёстная сыграла главную роль в выборе мной жизненного пути. Не могу не считать своими наставниками моих родителей, мужа моей сестры — священника Василия Изюмского (он и сейчас милостью Божией жив, здоров, служит), моих родных, которые своим укладом жизни сформировали и воспитали меня. С редким в те времена единомыслием все мои домашние сошлись на том, что мой путь должен быть путём священнослужителя нашей Святой Церкви. И я постоянно благодарю всех, кто этому послужил, благодарю Бога за путь, конечно, Им предопределённый. Вот так из обстоятельств житейских складывается Промысл Божий о человеке. Вот что меня привело в Семинарию: молитва моей крёстной матери и её, наверное, пророческое видение. Конечно, родители заволновались, больше всего родительница, потому как знала, что значило быть священником в 30-е годы. Я родился в 1935 году, а затем были 37-й, 39-й годы. В нашем доме и до войны, и во время неё частенько бывали священнослужители и старцы Аристоклий Афонский, Иларион, Исаия. Это были старцы Пантелеимонова подворья. Всегда желанные, и гостями их не назовёшь, потому что это были свои люди. Я всех их помню, хотя был совсем крохотным человечком. Кое-кто из них, например, иеросхимонах Исаия, подолгу жил у нас. По-видимому, это было, когда Пантелеимоново подворье закрыли... Мать знала судьбу этих людей, священнослужителей, которые ходили из квартиры в квартиру, из дома в дом, — где ночь переночуют, где две, а где их приютят, где накормят, — и выражала вполне понятное опасение. Ведь перед её взором прошли трагические судьбы священнослужителей в послереволюционной России. Слухи о постоянных арестах, ссылках священнослужителей были известны в семье. Конечно, маму пугала перспектива возврата репрессий, которые в первое послевоенное время поутихли. А к моменту моего пострига началась хрущёвская «оттепель», точнее — «заморозки», новые гонения на Церковь. Все переживали, ожидая худшего. У мамы было очень трепетное сердце, — всё-то она чувствовала, о всём переживала. Приедешь, бывало, а мама: «Ну, говори, говори, что произошло, — я ведь всё чувствую, всё вижу». Мои переживания, проблемы, неудачи ложились на мамино сердце. Поэтому, когда я уже направлялся в Троице-Сергиеву Лавру, она всплакнула серьёзно. Отец был более спокоен. Когда мною было принято решение о поступлении в Семинарию, он только сказал: «Сын, ты взрослый человек, выбирай сам свой путь...» Сестра и её муж, отец Василий, были очень рады моему выбору. Вот таким образом я и оказался в Троице-Сергиевой Лавре, в большой келье преподобного, в Московской Духовной Семинарии, а потом и Академии. ^ — Конечно, я вспоминаю студенческие годы. И чем дальше от них, тем слаще эти воспоминания. Вот и сегодня, беседуя с коллегами по устроению нашей Духовной Семинарии и Академии, по поводу всех проблем, которые мы имеем сейчас, я часто вспоминаю нашу студенческую жизнь. Наши отцы-учителя тоже ведь переносили очень много всяких неудобств. Всё было очень тесно. У ректора и инспектора была небольшая комната в чертогах: с одной стороны — стол ректора, с другой — стол инспектора, посередине — стол для встречи с преподавателями: там проходили педсоветы. Но всё было очень тепло и душевно, и потому мы с любовью вспоминаем именно эту обстановку, в которой зарождалась, а вернее, возрождалась духовная жизнь… Преподаватели того времени принесли в стены Семинарии свои воспоминания о дореволюционной жизни Церкви и Духовных школ. О днях студенческих я храню самую светлую память. ^ — У нас есть традиция встреч выпускников Семинарии и Академии, мы встречались довольно часто в Троице-Сергиевой Лавре, и я не теряю надежды ещё раз попытаться собраться вместе. Более того, я разыскал одноклассников средней школы, 11 человек, с которыми я теперь обязательно встречаюсь хотя бы раз в год. Ведь неординарный путь, которым я пошёл после школы, надолго прервал мои контакты со школьными товарищами. А вот к старости потянуло к ним, и, разыскав их, я поддерживаю с ними связь. Иногда всех приглашаю, и мы встречаемся. Шутя, мы называли себя «шестидесятниками» — по тогдашнему возрасту нашему... Как нам известно, Вы всегда хорошо учились. Владыка, есть ли какой-то особый секрет в том, как Вам удавалось организовать своё время, чтобы успевать в учёбе и не менее успешно трудиться на разных послушаниях? Как проводили свободное время, если оно у Вас было? — Да, конечно, учился я прилично. Не буду говорить, что уж очень хорошо, потому что были послушания церковные, поездки, сначала — в приходской храм Иоанна Предтечи. Ездили-то мы все вместе в электричке с Ярославского вокзала. С нами ездили военнослужащие в Загорск. Мы здоровались, знакомились. Все в вагоне знали, что мы семинаристы, но настрой был хороший. Отношения были на расстоянии, но с симпатией. А потом диаконом Константином Нечаевым — впоследствии Владыкой Питиримом, теперь Митрополитом Волоколамским и Юрьевским (скончался 4 ноября 2003 года. — Прим. ред.), — я был привлечён на послушание иподиакона. Мне приходилось довольно часто пропускать занятия, но будущий Владыка Питирим взял шефство надо мной, за что я ему очень благодарен. Все годы обучения в Семинарии я служил иподиаконом у Патриарха Алексия I: сначала со свечой стоял, потом — с крестом. Это было и ответственно, и очень памятно по сей день: торжественные службы в кафедральном Богоявленском соборе, в ТроицеСергиевой Лавре, во многих московских храмах. Святейший Патриарх Алексий (Симанский) тогда был ещё в силах и неопустительно посещал все церкви Москвы в дни храмовых праздников. Надо ли говорить, что Патриарх уже самим фактом моего пребывания «при нём», служения ему, «лепил» меня как личность, многому научил. ^ — Владыка Питирим, о котором я всегда думаю с глубокой благодарностью, будучи диаконом Константином, потом священником, всегда проявлял большую заботу обо мне и влиял на формирование моего мировоззрения. Он был нашим классным наставником, уделял нам много времени. Как-то получилось, что наши с ним взаимоотношения стали близкими и тёплыми; позже мы часто встречались, оба работая в семинарской, а потом и академической корпорации, и по завершении моей «карьеры» в Московских Духовных школах мы остались с Владыкой в самых дружеских отношениях. И я сожалею теперь, что встречи наши были нечастыми. А ведь сейчас, на склоне лет, ещё больше тянет к духовному контакту, сердечному разговору, совету... Сам Владыка Питирим, будучи ещё преподавателем наших Духовных школ, находился под руководством духоносных и прозорливых старцев. В частности, он советовался с одним отцом схиархимандритом, рассказывая ему и обо мне, испрашивая на мой счёт совета, мнения, рекомендации. И вот, когда я оканчивал первый курс Академии, приезжает Константин Нечаев от своего старца и передаёт мне от него спелую грушу со словами: «Батюшка сказал: «созрел». Это было знаком, и так получилось, что я раньше него и постриг принял. ^ — С большим драматизмом восприняла мама — не смогла удержаться от слёз: «А я-то думала, что понянчу твоих деток», — и так далее... Но такие настроения, естественные материнские переживания, со временем сменились радостью. Однако, присутствуя на постриге, она горько плакала, — сердце её материнское чувствовало: не всё будет гладко и радостно, ещё предстоят скорби в нашей жизни, в жизни её сына... А отец принял эту новость, как и прежде, спокойно. На рабочем столе в моей келии стоят портреты отца и матери. Я с ними прощаюсь, отходя ко сну, и здороваюсь утром, прося у них благословения на день грядущий. Студенческая жизнь, как известно, полна неожиданностей. Приходилось ли Вам иногда прибегать к каким-то уловкам и хитростям, чтобы выйти из затруднительной ситуации, например, на сложном экзамене у строгого преподавателя? — Экзамены всегда пробуждали смекалку. Я и сейчас вспоминаю о них с моим сокурсником, тоже митрополитом: «Ну, ты помнишь, как бывало, Владыка?» — «Помню, Владыка». Во время подготовки к экзаменам всегда очень много давало написание таких пособий… вы понимаете, о чём я говорю... Потом они как бы и не нужны были, потому что и без того всё помнишь. Хотя иногда на курсе распределялось: тебе вот это сделать, а тебе то… Видимо, все студенты одинаковы во все времена. Ну, ладно: я думаю, что талантливо составленная шпаргалка действительно достойна хорошей оценки! ^ — Бывали неожиданности. Преподавателем катехизиса был у нас в то время иеромонах Пимен, позже Саратовский архиепископ. Вот он меня гонял по катехизису: «Камо пойду от Духа Твоего, от лица Твоего камо бежу? Взыду на небо — Ты тамо еси...» и так далее. На этот текст он меня даже несколько раз поднимал после неудовлетворительной оценки, полученной мною на предыдущем занятии изза московского послушания. Это заставило меня вызубрить этот текст и ответить на следующем уроке. Сочувствую студентам, которым приходится уделять много времени послушаниям в ущерб учёбе. Владыка Сергий (Голубцов), искусствовед, первый реставратор Свято-Троицкого собора Сергиевой Лавры, преподавал у нас библейскую историю. И он однажды застал меня врасплох. Совершенно необычным человеком был преподаватель гомилетики, епископ, потом Митрополит Рижский Леонид (Поляков), тогда наш инспектор. У нас с ним сложились особые отношения. «Ну, иподиаконы! Вы внесли в кассу Семинарии десятину от ваших заработков?» Мы отвечаем: «Отец Леонид, да мы ещё не получали в этом месяце». А он: «Неверно вы говорите. Вы знаете, где в нашем заведении бухгалтерия?», — и сквозь очки улыбался. Напоминал таким образом: «Мыто здесь вот живём. Ваши сокурсники трудятся и ничего, кроме стипендии, не получают, а вы? Вас и покормят, вам и заплатят». Вот такие нотации мы выслушивали. Но всё это было с добрым чувством, это походило больше на юмор. Но мог и поднять неожиданным вопросом: «Вот вы не были на прошлой лекции, пропустили, а мы, понимаете, здесь Слово святителя Григория Богослова на Юлиана Отступника изучали. А ну-ка, вы подготовились?» Встаёшь... А где ж тут подготовишься? Всё это было, всё это жизненно, всё это поучительно, и вспоминать об этом по-человечески приятно. ^ — Я уже называл имя Митрополита Питирима. Совершенно особое чувство осталось у меня от общения с протоиереем Алексеем Остаповым. Он был душой нашей академической корпорации, очень талантливый человек, много работал над собою. Царство им всем Небесное: и наставникам, и коллегам, и старцам, которые своими советами нас ободряли! Надеюсь, что все эти воспоминания, все ниточки, нас связующие, приведут нас во единую связку. Ваше Высокопреосвященство, всем известно, что Вы стоите у истоков возрождения Православия в Беларуси. Одной из первостепенных Ваших задач было открытие Семинарии. Расскажите, пожалуйста, как это было. — Да, действительно, в 1999 году мы отметили 10-летие второго возрождения нашей Духовной Школы. Это — милость Божия. Особых заслуг никто себе приписывать не должен. О возрождении Духовной школы мысли были всегда, с момента моего прибытия в Беларусь. Поскольку многие священнослужители были выпускниками Жировичской Семинарии, то часто высказывались надежды на возрождение этой Школы. Памятуя, что Жировичи — не только монастырь, но и та обитель, в которой всегда пребывала Духовная школа, я счёл нужным и полезным, чтобы эта традиция была жива. По истечении примерно года моего пребывания здесь, когда набралось определённое количество молодых священнослужителей, рукоположенных уже мною, мы решили проводить в Жировичах пастырские встречи. Приглашали священников, не имеющих никакого опыта церковного служения, и по небольшой программе проводили с ними занятия. Прежде всего мы знакомились с ситуацией, с которой эти священнослужители встретились на приходе. Они говорили о своих проблемах и житейских трудностях. Мы приглашали на эти встречи и нашего республиканского уполномоченного, поскольку большинство проблем касалось взаимоотношений священника с местной властью. Жировичская обитель стала возрождать свою просветительскую миссию. Для проведения бесед привлекались опытные священнослужители. Весьма полезные беседы проводил, в свою бытность здесь, схиархимандрит Иоанн (Маслов). Таким образом, те, кто имел практику церковного служения только при благочиннических центрах, здесь прослушивали более или менее систематический курс. Так велась подготовка к 16 сентября 1989 года, когда мы смогли начать первый учебный год второго послевоенного возрождения нашей Семинарии. ^ — Я думаю, что наши надежды оправдались. Семинария работает полноценно. Наши выпускники поступают в Высшие Школы Русской Церкви: в Москву, в Санкт-Петербург, в Киев, а также в зарубежные богословские Школы. Но на достигнутом останавливаться нельзя. Всякая остановка — это шаг, а то и два назад. Всегда присутствовала надежда, что не только Семинария возродится, но мы будем иметь и высшую Духовную школу. Слава Богу, и это осуществилось. Состоялось уже несколько выпусков Академии. Особую благодарность хочется выразить нашим старшим, историческим высшим Духовным школам за то, что они помогают нам осуществить наш академический курс.
|
Ваша оценка этого документа будет первой.
Ваша оценка: 