Д. А. Леонтьев
вернуться в начало
| скачать Глава 8. Качество интервью 159 вопросами?». Сама форма вопроса включает «парадокс лжеца» — ответ: «Да, это серьезная опасность» — может быть спровоцирован самой наводящей формой этого вопроса, а ответ: «Нет, это не так» — может демонстрировать, что наводящие вопросы не влияют на результат. Существует установленный факт — даже небольшое изменение формы вопроса в опроснике или в опросе свидетелей может повлиять на ответ. Когда публикуются результаты исследований общественного мнения в избирательной кампании, то сторонники политических партий, получивших низкий рейтинг, обычно немедленно начинают искать отклонения в формулировках вопросов. В психологическом эксперименте, изучавшем надежность свидетелей, разным участникам показывали один и тот же фильм, в котором сталкивались две машины, а потом просили оценить их скорость. Среднее значение скорости в ответах на вопрос: «Как быстро шли машины в тот момент, когда они врезались друг в друга?» равнялось 41 миля в час. Другие эксперты, которые видели тот же фильм, но при этом в вопросе слово врезались было заменено на слово вошли в контакт, в среднем оценили скорость как 32 мили в час (Loftus, Palmer, 1974). Политики очень хорошо умеют переформулировать наводящие вопросы репортеров, но если наводящие вопросы задают тем, кого легко сбить с толку, например маленьким детям, то данные исследований могут получиться не соответствующими действительности — ключевой вопрос для тех, кто сегодня занимается проблемой насилия над детьми. Часто, зная, что формулировка вопросов может исподволь влиять на содержание ответа, исследователи забывают, что наводящие вопросы являются существенной частью многих процедур опроса — их использование зависит от целей и предмета исследования. Если у расспрашивающего возникает подозрение, что какая-то информация утаивается, то наводящие вопросы могут быть заданы специально. Тогда вся тяжесть опровержения перекладывается на собеседника, как, например, в вопросе «Когда вы перестали бить свою жену?» Полицейские и адвокаты также систематически применяют наводящие вопросы для проверки последовательности и надежности высказываний человека. В исследовании личности с помощью теста Роршаха психолог использует наводящие вопросы, чтобы «установить границы» специфических форм восприятия двусмысленных чернильных пятен. В исследованиях Ж. Пиаже (интервью с детьми об их понимании физических понятий) вопросы, ведущие в ложном направлении, применялись для проверки устойчивости понимания детьми, к примеру, того, что такое вес. В диалоге Сократа о любви он многократно использует такие наводящие вопросы, как, например, «Ты говорил... не так ли?», для того, чтобы показать противоречия в понимании Агафоном любви и красоты. В качественном исследовательском интервью особенно удобно использовать наводящие вопросы для того, чтобы многократно проверить надежность высказываний интервьюируемого, а также для того, чтобы проверить правильность интерпретаций интервьюера. Таким образом, в противовес широко распространенному мнению, наводящие вопросы не всегда снижают надежность интервью, но могут ее увеличивать. Кроме того, в настоящее время они не только не используются слишком широко, но, наоборот, сознательно задаваемые наводящие вопросы слишком редко применяются в качественном исследовательском интервью. Стоит заметить, что наводящими могут быть не только предшествующие ответу вопросы — реакции интервьюера (вербальные и телесные) на ответ могут как позитивно, так и негативно его подкреплять, воздействуя тем самым на дальнейшие ответы собеседника. Технические проблемы использования наводящих вопросов в интервью чересчур подчеркиваются, в то время как наводящему воздействию исследовательских вопросов, основанных на самом проекте исследования, уделяется гораздо меньше внимания. Вспомним различные виды ответов, полученные в роджерианском, фрейдистском и бихевиористском подходах в воображаемом интервью по поводу насмешек (глава 5, «Выбор темы»). Ориентированные на проект исследовательские вопросы определяют, какой тип ответов можно получить. То есть задача состоит не в том, чтобы избегать наводящих вопросов, а в том, чтобы осознавать приоритетность вопросов и стараться сделать ориентирующие вопросы явными, таким образом давая читателю возможность оценить их влияние на результаты исследования и определить валид-ность этих результатов. Тот факт, что проблеме наводящих вопросов уделяется столько внимания, может быть следствием наивного эмпиризма. Это может быть вера в существование беспристрастного наблюдения за объективной социальной реальностью, независимой от наблюдателя; вера, которая предполагает, что интервьюер собирает вербальные ответы так же, как ботаник собирает на природе растения, а шахтер добывает из-под земли редкие металлы. С альтернативной точки зрения, вытекающей из постмодернистских взглядов на конструирование знания, интервью — это разговор, в котором факты возникают в межличностном взаимодействии, соавторстве и совместном творчестве интервьюера и интервьюируемого. Ключевой вопрос не в том, должны ли вопросы интервьюера вести куда-либо, а в том, куда они должны вести, и в том, ведут ли они в нужном направлении, которое даст новые, заслуживающие доверия и интересные знания. ^ 161 Глава 9. От речи к тексту Перед тем как обратиться к анализу знаний, сконструированных во взаимодействии в процессе интервью, рассмотрим расшифровку интервью. Расшифровка — это не только техническая работа, сама по себе она является процессом интерпретации. В то время как взаимодействие в ситуации интервью широко освещено в методической литературе, переводу интервью из устной формы в форму записанного текста уделялось меньше внимания. Эта глава посвящена процедуре превращения разговора в нечто доступное анализу — записи устного взаимодействия в ходе интервью, их расшифровке и переводу в форму записанного текста, а также использованию компьютерных программ для анализа интервью. Практические проблемы, возникающие при расшифровке, приводя к теоретическим вопросам о различиях между устной и письменной речью, в свою очередь, ведут нас к осознанию роли языка в исследованиях с помощью интервью, которой не уделялось должного внимания. ^ Методы записи интервью для документирования и последующего анализа включают аудиозапись, видеозапись, запись от руки и запоминание. Сегодня для этого обычно применяется диктофон. В этом случае интервьюер может позволить себе сосредоточиться на теме интервью и динамике взаимодействия. Слова, тон, которым они произносятся, паузы и тому подобное запечатлеваются навсегда, и потом к ним можно снова и снова возвращаться, чтобы еще раз прослушать. Однако аудиозапись дает внекон-текстную версию интервью: она не содержит визуальных компонентов ситуации — ни обстановки, ни мимики, ни жестов участников разговора. Видеозапись фиксирует визуальные аспекты интервью. Записывая мимику и позы, видеозапись обеспечивает более широкий контекст для интерпретации, чем аудиозапись. Видеозапись дает уникальную возможность для анализа межличностного взаимодействия в интервью — именно это привело к широкому использованию видео в исследованиях и обучении терапии. Большое количество информации делает анализ видеозаписи очень длительным процессом. Для большинства проектов исследовательских интервью, особенно для тех, где интервью предполагается много, а также для тех, где основной интерес представляет содержание сказанного, ана- лиз видеозаписей слишком обременителен. Видеозаписи полезны для обучения интервьюеров, они дают им возможность осознать свою мимику и жесты во время интервью, особенно те, что способствуют или препятствуют общению. То же самое можно сказать о более тонких способах подкрепления определенных видов ответов с помощью кивков, улыбок и поз, которые интервьюер может не осознавать и которые не фиксируются диктофоном. Следует заметить, что включение видеоряда не решает проблемы объективного представления ситуации интервью. Современные исследователи, использующие видео, хорошо осознают конструктивную природу своих материалов, являющихся результатом многих выборов, которые делает исследователь, — углов, кадрирования, освещения, последовательности кадров и др. (см., например, Harel, Papert, 1991). Интервью также можно зафиксировать, используя субъективное восприятие интервьюера, его воспоминания, полагаясь при этом на его эмпа-тию и память — записывая основные моменты интервью после сессии, пользуясь заметками, сделанными во время интервью, или без них. Очевидно, что памяти можно доверять не во всем, и при анализе надо учитывать, например, то, что детали быстро забываются или что память обладает избирательностью. Однако непосредственные воспоминания интервьюера содержат визуальную информацию о ситуации, а также впечатление об атмосфере и личностном взаимодействии, которые по большей части теряются при аудиозаписи. Активное слушание интервьюера и его воспоминания могут в идеале служить еще и как селективный фильтр, сохраняющий только те смыслы, которые необходимы для предмета и целей исследования. Хотя сейчас воспоминания часто ругают как субъективный метод, изобилующий отклонениями, ими не следует пренебрегать, так как воспоминания являются основной эмпирической базой психоаналитической теории, основанной на эмпатическом слушании терапевта и его воспоминаниях о терапевтическом интервью. 3. Фрейд разрабатывал теорию психоанализа, когда диктофонов еще не было. Он воздерживался от записей в течение психотерапевтической сессии, с неослабевающим вниманием слушал, следил за смыслом того, что говорилось, и делал записи сразу после сессии (Freud, 1963). Этот тип сосредоточенности основан на активном слушании в течение сессии, он требует сензитивности и тренировки. Современные интервьюеры-исследователи могут и не обладать такими качествами, используя в качестве реальных данных записи и расшифровки. Можно даже предположить, что если бы диктофоны существовали во времена Фрейда, то психоаналитическая теория и не пошла бы дальше бесконечного цитирования слов пациента, а психоанализ так и остался бы достоянием узкого кружка ^ венских психоаналитиков, потерявшись в хаосе записей и расшифровок их терапевтических сессий. Запись. Наиболее часто встречающийся метод записи интервью — аудиозапись с последующей расшифровкой — мы рассмотрим более подробно. Первое требование расшифровки записанного интервью — полная, хорошая запись. Некоторые интервьюеры имеют горький опыт, когда отличное интервью не попадает на пленку по техническим причинам или чаще — из-за ошибок людей. Интервьюер может быть настолько захвачен новизной и сложностью ситуации интервью, что просто забывает включить диктофон, или само интервью может быть настолько напряженным, что из головы вылетают все мысли о технике. Второе требование расшифровки — хорошая слышимость. Диктофон и микрофон высокого качества обязательны. Нужно также найти помещение, в котором нет шумового фона — голосов из соседней комнаты или шума транспорта. Для обеспечения хорошего качества записи необходимо, чтобы микрофон находился в одинаковой близости от обоих участников беседы; чтобы интервьюер не побоялся попросить бормочущего собеседника говорить громче; чтобы интервьюер все время помнил о будущей работе по расшифровке и старался не стучать по столу кофейной чашкой или чем-нибудь еще, заставляя впоследствии расшифровщика слушать громовые раскаты (более подробные рекомендации по обеспечению высококачественной записи интервью см. Yow, 1994; Poland, 1995). Надежность и Валидность расшифровки В настоящее время интервью редко анализируются непосредственно по аудиозаписи. Обычно процедура анализа начинается с того, что запись интервью переводят в письменную форму. Хотя это кажется совершенно простым и понятным действием, существует несколько методических и теоретических проблем расшифровки. Например, как только расшифровки сделаны, к ним начинают относиться как к совершенно верным эмпирическим данным исследовательского проекта. Однако расшифровки вовсе не являются «железными» данными исследовательского интервью, это лишь искусственные построения, возникшие при переводе речи из устной формы в письменную. Любой перевод из одного контекста в другой предполагает множество суждений и решений. Я уточню конструктивную природу расшифровок, подробнее рассмотрев их надежность и валидность. ^ 1ВЗ Надежность. Вопрос надежности интервьюера очень часто возникает в исследовательском интервью. При этом, в противоположность социолингвистическим исследованиям, рассматривая интервью, проведенные в рамках общественных наук, вопрос о надежности расшифровщика поднимают очень редко. С технической точки зрения эту надежность легко проверить — для этого нужно, чтобы два человека независимо друг от друга расшифровали и напечатали один и тот же отрывок интервью, а затем, пользуясь компьютерной программой, сосчитать количество слов, которые различаются в этих двух текстах, и получить, таким образом, количественную оценку надежности. Интерпретационный характер ясно виден из сравнения двух расшифро-! вок одной записи в таблице 9.1. Неодинаковые слова выделены курсивом. i Обе расшифровки сделаны психологами, получившими инструкцию расшифровать запись настолько точно, насколько это возможно. Кроме того, расшифровщики имели разный стиль. Расшифровщик /4, похоже, записывал все дословно, сохраняя больше слов, и, видимо, старался больше угадать, чем расшифровщик Б, который записывал только то, что было ясно и отчетливо, и его запись больше соответствовала письменной речи. Наиболее заметное различие между двумя расшифровками состоит в передаче вопроса интервьюера: в одном случае — «because you don't get grades?» («Потому что не получаешь оценки?»), в другом — «of course you don't like grades?» («Конечно, тебе не нравятся оценки?»). Соответственно, ответ собеседника звучал двусмысленно: «Да, я думаю, это так...». Качество расшифровки можно улучшить, если дать четкую инструкцию относительно процедуры и целей расшифровки и предварительно провести проверку надежности. Однако, даже имея подробную инструкцию, двум расшифровщикам может быть достаточно трудно договориться полностью о том, что на самом деле было сказано. Повторное прослушивание может показать, что причиной некоторых разногласий стали плохая запись и недослышанные слова. Другие разногласия, интересные с интерпретационной точки зрения, не могут быть разрешены единогласно, например, каково окончание предложения? Где была пауза? Сколько должно продлиться молчание, чтобы можно было считать его паузой в разговоре? Принадлежит ли конкретная пауза интервьюеру или его собеседнику? А если рассматриваются и эмоциональные аспекты беседы, такие, как, например, «напряжение в голосе», «хихиканье», «нервный смех» и так далее, то в исследовательском проекте должна быть специально разработана процедура определения интерсубъектной надежности расшифровки. ^ Часть III. Семь этапов исследований с помощью интервью Две расшифровки одного отрывка из интервью Таблица 9.1 Расшифровка А Интервьюер: Ты говоришь, потому что не получаешь оценку? Это правда! Собеседник: Да, я думаю, что это правда, потому что если я получаю оценки, я буду работать за оценки, а это противоположно тому, чтобы работать... ммм, расширяя свои знания или преодолевая свои ограничения, или что-то... служить новым идеям... Расшифровка Б Интервьюер: Ты говоришь, что, конечно, тебе не нравятся оценки? Собеседник: Да, я думаю, это правда, потому что если я получаю оценки, я буду работать за оценки, а это противоположно тому, чтобы работать, расширяя свои знания или преодолевая эти ограничения, (нечеткая запись)... служить новым идеям... Валидностъ. Убедиться в валидности расшифровки интервью гораздо сложнее, чем в ее надежности. Вопрос о том, что такое валидность расшифровки, можно прояснить на примере двух расшифровок рассказа семилетней школьницы афроамериканского происхождения (см. таблицу 9.2). Две расшифровки отрывка длинного рассказа (упражнения, сделанного в классе) выполнены двумя исследователями и представлены Э. Мишлером (Mishler, 1991). Расшифровка А — это дословная передача устной формы рассказа. Школьный учитель посчитал, что весь рассказ бессвязный и беспорядочный и не соответствует критериям связности и адекватного использования языка. Расшифровка Б — это идеализированная реализация того же отрывка, переданная в поэтической форме исследователем, знакомым с лингвистической практикой устной речи чернокожих. В данном случае рассказ представляется подлинным tour deforce* и в результате получается замечательное повествование. Ни одна из этих расшифровок не является более объективной, чем другая. Скорее, они обе представляют собой различные письменные конструкции одного и того же устного отрывка: «Различные расшифровки — это конструирование различных миров, причем каждая создается для того, чтобы соответствовать нашим конкретным теоретическим положениям и позволить нам исследовать реализацию этих положений» (Mishler, 1991. Р. 271). Глава 9. От речи к тексту 165 * творческим усилием (фр.) ^ Две расшифровки рассказа Леоны о ее щенке* Расшифровка А ... и тогда мой щенок пришел/ он спал / и он был — он был/ он старался проснуться / и он порвал мне брюки / и он опрокинул овсянку — все кругом запачкал / и / мой отец пришел / и он сказал Расшифровка Б Вот мой щенок пришел Он спал Проснуться он старался Порвал мне брюки И все кругом Залил овсянкой И мой отец пришел И говорит * См. Mishler, 1991. Расшифровка включает в себя перевод с устного языка, в котором действуют свои правила, на письменный язык, в котором правила другие. Расшифровка — это не копирование или представление некоторой первоначальной реальности. Это интерпретирующее построение, являющееся полезным инструментом для выполнения определенных целей. Расшифровка — это деконтекстуализированное сохранение, абстракция, так же как топографическая карта — это абстракция местности, с которой ее снимают. Карта подчеркивает одни аспекты местности и опускает другие, отбор этих характеристик зависит от намерений составителя. Автомобильные, авиационные, агротехнические и геологические карты одной и той же топографической зоны будут существенно отличаться. Например, объективная карта не показывает точной формы острова Гренландия: его форма зависит от избранной формы проекции на плоскость изогнутой поверхности планеты, которая (проекция) в свою очередь зависит от того, как намерены использовать эту карту. Соответственно, на вопрос: «Что такое правильная расшифровка?» — ответа быть не может, так как не существует истинного перевода с устного на письменный. Более конструктивный вопрос будет звучать так: «Какая расшифровка полезна для целей моего исследования?». Так, дословное 166 ^ описание необходимо для лингвистического анализа, включение пауз, повторений и тона голоса соответствует, например, психологической интерпретации уровня тревоги или смысла отказа. Трансформация разговорной речи в литературную облегчает передачу смысла рассказа респондента читателям. ^ Если исследователь пренебрегает вопросами расшифровки, то его дорога в ад будет выстлана распечатками расшифровок. Интервью — это захватывающий разговор между двумя людьми. Расшифровка — застывшая во времени абстракция, оторванная от своей основы межличностного взаимодействия. Живой разговор лицом к лицу в расшифровке застывает. Расшифровка — это перелом, перевод одной формы повествования (устного дискурса) — в другую (письменный дискурс). 7/>анокрибировать (расшифровать) значит га/?анс-формировать (изменить), перевести одну форму в другую. Попытки дословного транскрибирования интервью дают гибрид, искусственную конструкцию, которая не адекватна ни живой устной речи, ни формальному стилю письменного текста. Расшифровка — это перевод с одного языка на другой; то, что в герменевтической традиции говорится о переводчиках: traduire traittori, переводчики суть предатели, — можно сказать и о расшифровщиках. То, что риторические формы устной и письменной речи различаются, часто упускается в процессе расшифровки интервью в общественных науках; единственное исключение — это Б.Д. Поланд (Poland, 1995). Осознавая социальную природу расшифровки, он подробно обсуждает процедуры, с помощью которых можно сделать ее более достойной доверия и, таким образом, повысить точность качественного исследования. Социолингвистика и этнометодология обратили внимание на различия между устной и письменной речью (Ong, 1982; Таппеп, 1990; Tedlock, 1983). В историческом лингвистическом исследовании, приводя в пример особенности работы Гомера, У. Дж. Онг подчеркивает, что мысль и форма первоначальной устной культуры близки к жизненному миру человека, они ситуативны, проникнуты эмпатией и участием, аддитивны, совокупны, полемичны и чрезмерны. Напротив, для письменной культуры характерны аналитичные, абстрактные и объективно дистанцированные формы мысли и экспрессии. Расшифровки интервью читать часто скучно, скука возникает из-за повторений, незаконченных предложений и множества отступлений. Несогласованные на первый взгляд высказывания могут быть согласованы в кон- ^ 167 тексте живого разговора, сопровождаемые интонацией, мимикой и языком тела, добавляющими нюансы к тому, что сказано, или противореча ему. Такие расхождения между тем, что произносится, и мимикой и жестами, сопровождающими слова, намеренно используется в некоторых формах юмористических или иронических высказываний. Проблемы с расшифровками интервью зависят не столько от техники расшифровки, сколько от различий, внутренне присущих устной и письменной разновидностям дискурса. Расшифровка — это деконтекстуализи-рованный разговор. Если в качестве основной посылки интерпретации принять зависимость смысла от контекста, тогда изолированная расшифровка дает очень скудный материал для интерпретации. Интервью происходит в контексте, в котором пространственные, временные и социальные переменные даны участникам непосредственно в их разговоре лицом к лицу, но недоступны читателю расшифровки, находящемуся вне контекста. В отличие от записи интервью, в литературном произведении описывается непосредственный контекст разговора, включая невербальную коммуникацию в той степени, в которой автор считает ее необходимой для рассказа. То же самое относится и к журналистским интервью. Расшифровка вырвана из времени: живая, длящаяся беседа заморожена в письменном тексте. Слова разговора, сменяющие друг друга, как фигуры в импровизированном танце, зафиксированы в неподвижных написанных словах, доступных многократному публичному анализу. Слова расшифровки приобретают вес, который не предполагался непосредственным контекстом беседы. Течение беседы с открытым веером возможных направлений и смыслов, которые нужно было исследовать, подменяется фиксированным, неподвижным письменным текстом. Обычно в разговоре мы располагаем непосредственным доступом к смыслу того, что говорит собеседник. Когда происходит анализ интервью, записи и особенно расшифровки, то между исследователем и первоначальной ситуацией начинает образовываться непрозрачный экран. Записанная, оформленная речь приковывает внимание к себе, а эмпатически пережитые, прожитые смыслы первоначальной беседы выцветают. Бледные засушенные цветы гербария занимают место свежих, ярких полевых цветов. Расшифровка становится частью фундаментальных вербальных данных исследовательского интервью, а не тем смыслом, который возбуждал и оживлял личностное взаимодействие в ситуации интервью. То, что расшифровка основана по большей части на интерпретации, в процессе анализа часто забывается, и расшифровка начинает казаться железным обоснованием для интерпретирования. Игнорирование множества технических и теоретических проблем, связанных с переводом разговора ^ Часть III. Семь этапов исследования с помощью интервью
|
Ваша оценка этого документа будет первой.
Ваша оценка: 